– А не провернуть ли нам диктатуру? Назовём её демократией с человеческим лицом. Народ примет охотно. Собственно, народа почти не осталось, а интеллектуалам эта разнузданная демократия уже в печенках и ниже. А интеллигенты от нее давно зажимают нос и вытирают подошвы.

– Надо подумать, – пообещал я. – Чего не сделаешь, чтобы не выкладывать пенис перед судебными заседателями.

Чувырлов сказал деловито:

– Думайте быстрее, господин президент! Газетчики уже ринулись копать ваше прошлое. Всё перероют. Даже про девочку Машу, что вам с двумя вашими приятелями червяков для рыбалки копала.

Я посмотрел зло, сам же когда-то рассказал, а теперь ходи и оглядывайся.

– Мы были детьми, – сказал я. – Ладно, что-то мы не то обсуждаем! Что у нас с обстановкой на границах?

Палаш сказал хмуро:

– Снаппер ослабил угрозу третьей мировой, но в отдельных местах планеты… гм… в Аль-Каиде не было ни одного толстого! Да и в Хейсболле ни одного жирного. Террористы ликуют, их роль резко выросла.

– Террористы, спортсмены и трансгуманисты, – сказал Гатило со странным выражением. – Странная у нас компания.

Он посмотрел на Палаша, тот проговорил медленно и с каким-то зловещим оттенком:

– Серая масса ушла, остались пассионарии. Вот теперь и подеремся всласть!

– Да уж, – пробормотал я, – будущее мидян темно и непонятно. Что с русскоязычным населением Прибалтики?

Листоедов понял мгновенно, что вопрос к нему, отрапортовал, не заглядывая в разложенные перед ним бумаги:

– Подвергается дискриминации!.. Власти заставляют носителей языка, на котором говорят двести миллионов человек, забыть его и общаться только на их крохотных туземных! Их там то ли три, то ли ещё больше!

Я поморщился, глобализация на марше, человечество вот-вот сольется в единый народ, а эти дикари пытаются затормозить прогресс.

– Взять под защиту, – велел я. – Время играет на нас.

Палаш поперхнулся, всмотрелся в меня.

– Господин президент?

– Не теряйте времени, – велел я. – Мы должны смотреть в будущее, а тысячи мелких языков препятствуют объединению человечества в единую нацию. Приказываю ввести войска во все три республики Прибалтики, установить там нашу власть. Во имя будущего!.. И для защиты от возможных террористов АЭС.

Он посмотрел на меня исподлобья.

– Вообще-то у них нет АЭС, но не это важно. Господин президент, насколько вы уверены…

Я спросил в упор:

– Генерал, вам что-то не нравится?

Он ответил медленно:

– Я просто не ожидал этого от вас, господин президент. Всё будет сделано!.. И часть ответственности, позвольте, я приму и на свои плечи.

Он вытащил мобильный, потыкал пальцем, выбирая программы, и начал отдавать неслышимые нам короткие приказы.

Малыгин из-за моей спины шепнул мне над ухом:

– Теперь это ваш человек.

– Думаешь, – ответил я тоже шепотом, – откажется от идеи свергнуть?

Он чуть помедлил с ответом:

– Сейчас, когда вы взяли на себя ответственность за вторжение, да. Но затем дорога в Кремль будет свободна.

Я сказал с тяжёлым сердцем:

– Будем делать то, что нужно, а там увидим. Вот такие мы футурологи.

Часть 2 Глава 10

Глава 10

Вернувшись в кабинет, я какое-то время разбирался с делами, чувствуя себя работником МЧС, спасающим ленивое и не способное поднять жопы с диванов население от пожара, наводнения, землетрясения и чумы.

Несколько часов пролетели незаметно, успел пару раз перекусить бутербродами, а ещё промелькнул Бабурнин и подсказал Маковее, что кофе у меня обязан быть на столе всегда, к тому же горячим, крепким и сладким.

Она уточнила, не вредно ли, новый президент тоже не мальчик, Бабурнин заверил, что в сингулярность успеем вскочить раньше, старость не догонит, но только если вот на последнем этапе всё не завалим вместе со всем живым на свете.

Малыгин появился неслышно, напомнил, что у меня, оказывается, встреча с послом США, он уже в приемной.

Я дернулся, что ж не предупредили, поспешно опустил крышку ноута и поднялся из-за стола.

– Пригласите.

– Его зовут Джон Кэмпбэлл, – сказал он быстро, вышел и слышно было, как он разговаривает с кем-то в приемной.

Посол Штатов вошел уверенно и достаточно быстро, но так, чтобы видны были его напор и стремительность, что не переходят в суетливость. Я вспомнил, что в молодости он блистал в блицтурнирах по шахматам, где соображать нужно быстро и точно, улыбнулся и вышел из-за стола с протянутой рукой.

– Господин посол…

– Господин президент!

Мы пожали друг другу руки, ладонь у него сухая и горячая, я кивнул на соседнее кресло.

– Прошу вас, господин посол! Что привело вас?

Он поклонился, степенно прошествовал к креслу, опустился так же неспешно, всё это время рассматривая меня как бы доброжелательно, мы все на работе доброжелательные и излучающие, это дома можно накричать хотя бы на кошку, а здесь мы те, кем должны быть или хотя бы казаться.

– Господин президент, – произнес он со вкусом и чуть улыбнулся, будто удивляясь, что я вдруг с какого-то перепугу стал президентом, в России всё не так, как у людей, – Господин президент, многие формальности в это неспокойное время отбрасываются, как лишние, но я всё равно хочу поздравить вас с неожиданной и такой яркой победой на президентских выборах! Это было блестяще, и так необходимо России, у которой появился шанс…

– Спасибо, господин посол.

Он сказал с широкой улыбкой:

– Можете называть меня просто Джоном. Мы, американцы, очень общительные и раскованные люди…

Я кивнул.

– Надеюсь, буду. Мы, русские, тоже общительные и доброжелательные, но в силу русских морозов чуточку неспешные.

Он сказал с чувством:

– Снаппер нанёс глубокую рану человечеству, и нам всем придется очень долго восстанавливать разрушенное. Хотя нет, всё восстанавливать не будем ни мы, не вы, ни даже на черном континенте, многое уже устарело… но мир изменился, господин президент. Мы все столкнулись с беспрецедентной ситуацией…

Говорит легко, почти без акцента, как я помню, он работает послом в России уже семь лет, срок немалый, успел и язык подшлифовать, и особенности нашей скифской души постараться понять не только по Блоку.

Он остановился, вперив в меня взгляд, я понял, что нужно что-то сказать, как-то отреагировать, произнес с запинкой:

– Согласен, господин посол. Я бы хотел сказать, что все прежние правила