Желание было настолько острым, что Юсси ощутил потребность погонять шкурку. Возможно, конкретно в этой ситуации возраст не играл никакой роли. Все сводилось к убийству чужака на берегу. Камень на лицо обрушил именно он, Юсси, и у него при этом встал. Что ни говори, а Красный Амай держал его за яйца крепче крепкого, изредка поглаживая их когтистой лапой.

Юсси не знал, что Черкашин выжил, но это и не изменило бы его похотливого настроя.

Как же хочется в яму!

Но разве женщины с материка не должны пугать до чертиков? Этой гладкостью кожи, ровными зубами, которые мог вырастить только Саргул. Мертвые женщины были куда приятнее. Они не шевелились и не могли ни к кому воззвать, даже к облачному демону.

Мысли Юсси потекли в другом направлении.

Лишь избранные участвовали в подготовке ритуалов, и Юсси был одним из них. Свое право он заслужил тем, что не спустился в Яму Ягнения к Марьятте. Отвращение к ее мерзким ногам было столь сильным, что привязанность к ней отступила в сторону.

Понюхав пальцы рук, Юсси ощутил слабо уловимый запах прогорклого сыра. Так пахла мертвячка, которую он полчаса назад помогал закрепить на алтаре. Какая-то пожилая толстуха, скончавшаяся позапрошлым днем. Юсси не особо трудился над тем, чтобы запоминать женщин по именам.

Амай любил естественные вещи. Вроде той же вони от покойников. Хоть для мессы и брали самую последнюю мертвячку из «своих», после «контакта» многим нездоровилось по нескольку дней. Если таковых, недавно умерших, не сыскивалось, а день требовал хвалы Амаю, на кладбище за полем отправлялась команда из четырех мужчин и выкапывался любой женский труп. Везло, если намечались «гости». Эти всегда привозили «свежую кровь». Свежую во всех смыслах.

Разумеется, черная месса не устраивалась для тех, кого пожрала ересь, вроде той же Аннели. Таких просто маркировали, как посылку, а потом доставляли по назначению. Но чужаки – особый случай. Все лучшее – только для них.

Юсси улыбнулся. Сегодня будет много событий. Да, на черную мессу допускались не все, но на жертвоприношение приглашался каждый.

Колокол испустил первый протяжный звук, но Юсси его не слышал. Он торопливо успокаивал разбушевавшуюся плоть.

43. Тьма и рыбы

1

Чертова рыбина никак не хотела отпускать его. Она все плавала в неких невероятных глубинах, таская Симо в своем брюхе. Хуже всего было то, что снаружи, вне этой слепой и глухой твари, осталось какое-то неоконченное дело. И странный солоноватый привкус на губах говорил, что дело то – скверное.

«Пусть и скверное, но дела не должны оставаться незаконченными, верно? – зазвучал голос Симо в темноте. – Если умереть, не допив банки пива, то так и будешь мучиться жаждой, пока не истлеет сама душа».

Но что же он не закончил? Что не успел сделать? Дело ведь не в жестянке с пойлом? А потом Симо вспомнил.

Он не успел умереть. Это багром выволокло его из брюха тьмы и разлепило глаза.

Симо лежал на неровном природном полу, уткнувшись лицом в лужицу крови, натекшую изо рта. Кожу на бедрах, плечах и предплечьях немилосердно жгло. Возможно, лезвие было чем-то смазано. Чем-то дурным. Или все дело в том, что плоти не понравилось, что ее рассекли?

Плавающий взгляд Симо сместился на стол и увидел Назара. Рокировка, дамы и господа. Оперуполномоченный тяжело дышал и вздрагивал примерно на каждом третьем вдохе. Порезы кровоточили. На губах медленно закипала красная пена. Глаза, полные неподдельного изумления, уставились в сумеречные изгибы потолка.

– Назар… – позвал Симо и, содрогнувшись, застонал.

Всего одно слово отозвалось в желудке тяжестью, словно в него ударили раскаленной трубой. А потом боль шибанула в голову, и события вековой давности предстали во всей красе. Или это было около часа назад? Возможно, ответ знала рыба, которая проглотила Симо, но он не хотел возвращаться в ее утробу.

По своей натуре следователь был спокойным и рассудительным, но вряд ли можно оставаться таким, когда на тебе вырезают буквы, словно на парковой скамейке. Антеро склонял голову то в одну, то в другую сторону, когда заканчивал очередную литеру. Волосы его при этом вяло мотались.

– Ты так мило прославляешь Амая, Симо Ильвес, – заметил тогда старик. – Как же я тебе завидую.

– Так почему бы тебе не поменяться со мной местами, а, херов ты ублюдок?

– Возможно, в другой жизни так и будет. Потерпи, мы еще не подошли к самому интересному.

И Симо терпел. Брызгал слюнями, вскрикивал, один раз даже обмочился от боли, но терпел. И делал это не потому, что его об этом попросил сумасшедший, а потому, что в случае утраты контроля над собой мог наболтать лишнего.

Например, о том, что на «Северной Звезде» есть хорошо спрятанное оружие. Симо раскололся бы, поведал обо всем, даже о том, что девушку, из-за которой они приплыли на остров, на самом деле вымыло откуда-то водой и прибило к тому каменистому краю материка. Попытался бы договориться, лишь бы все это прекратилось. Заключил бы, так сказать, сделку с дьяволом.

– Ты ведь понимаешь, что нас будут искать? – хриплым голосом спросил Симо, когда Антеро заканчивал расписывать его левое плечо. – Это должно быть очевидно даже для такого психопата, как ты.

– Конечно, я это понимаю, – отозвался старик. – Но вас никто не ищет. Ты ведь и сам знаешь это, не так ли, Симо Ильвес?

Симо едва не кивнул в ответ, потому что действительно был убежден в том, что с «Северной Звездой» покончено, а про них позабыли. Ведь прошли века… Да и рыба с огромным черным брюхом подплывала все ближе.

Назар уже бился с ней. Глаза оперуполномоченного, скорчившегося в углу, то открывались, то закрывались. Его левая нога, ставшая чересчур суставчатой, будто бы обзавелась вторым коленом. Карликовым. Еще один дар Красного Амая.

А потом началось худшее. Пришел черед бусин.

– Это лавовый камень. – Антеро вдруг решил пооткровенничать. Показал бусину с аккуратной буквой «Ш». Поры шарика выглядели бесчисленными микроскопическими ноздрями. – Пемза, шлак, криолит – на Сиренах Амая в избытке всего, Симо Ильвес. Мы не используем только перлит.

– Да? И почему же?

– Перлит белый.

Кривая улыбка поползла по губам Симо – и пальцы Антеро уничтожили ее. Следом вклинился роторасширитель, до боли раздвинув челюсти. Следователь закашлялся, хрипя, будто больной пес.

Бусина с буквой «Ш» шмякнулась на язык Симо и, скатившись, оказалась на входе в глотку. А потом указательный палец старика втолкнул ее поглубже.