ее мозолистые руки. Он целовал ее пальцы и придумывал забавные истории о каждом из них – а она смеялась. Раньше ни одна женщина не смеялась от его рассказов. Если задуматься, вся эта неделя была для него посвящением в настоящие мужчины. Хотя он бы предпочел, чтобы она перестала называть его Ягненком.

Но по мере того как проходили дни, он становился все печальнее. Он знал, что с каждым долгим поцелуем, каждым прикосновением их плоти они отдавали друг другу осколки своих сердец – ведь больше они никогда не увидятся. Кала говорила, что женщины на юге ведут себя по-особому, но ведь сплетение тел было священным актом во всем мире?

Ему нравилось быть с ней. Может быть, если бы он не усыновил сына своего брата, если бы не был в долгу перед Дурьодханой, если бы ему не нужно было выполнять обещания… Может быть, тогда он мог бы поступить с Калой правильно. Возможно, он мог поступить с ней правильно и сейчас.

Эта мысль все терзала его.

– Кала, – начал он, изо всех сил пытаясь произнести слова, которые уже давно вертелись на кончике его языка. Все, что ему нужно было сделать, это попросить ее выйти за него замуж. Ты сможешь это сказать. Ты сможешь! Давай! Кала удивленно глянула на него.

– Я никогда не замечал их раньше, – внезапно, потеряв самообладание, сказал Карна, указав на карикатуры, нарисованные на потолке. Трус.

– Да? А что с ними?

– Там, на потолке, – повторил он. – Там нарисованы пираты… кажется. Краска облупилась, поэтому я уверен. Я никогда не замечал их раньше.

Ну, разумеется, он их не замечал! Он был занят лишь тем, чтоб доставить ей удовольствие, а потому через щели в каюту мог бы заглянуть даже единорог – и он и тогда бы ничего не заметил!

– Да, пираты, – равнодушно согласилась она. – Калинганцы.

– Калинганцы? – в замешательстве откликнулся Карна. Его познания в истории были крайне скудны. Решты не посещали общественные школы. Они даже не могли владеть собственностью. Малейший проступок – и их ждало изгнание или даже что похуже. – Разве у них нет сильного флота?

– Когда пираты достаточно богаты, они становятся флотом.

Карна не понял, о чем она говорит, но он уже научился обходить свое невежество:

– Так что привело тебя в Чилику?

– Я вижу, у тебя теперь есть время поговорить, – поддразнила она его, скользнув пальцем по его бедру. – Я уборщица. Я иду туда, куда идет корабль. Единственное преимущество моей профессии – мобильность, – это было весьма очевидно по загару на ее лице – настолько темному, что он напоминал маску на ярмарке. Пусть он и не мог понять, откуда на ее руках взялись шрамы, получалось, что работа уборщицы на корабле сопряжена с определенными опасностями.

– А как насчет тебя? – спросила она.

Он заранее заучил ответ:

– Я направляюсь в Чилику, чтобы найти проход на Золотые острова. Мой хозяин владеет несколькими конюшнями и желает, чтобы я нашел новые рынки сбыта. Я надеюсь, что добрые люди Суматры будут рады моим товарам.

– Золотые города находятся в состоянии войны, друг мой, – Кала странно глянула на него. – Ты не знаешь об этом?

Бездна меня подери! Ему никто этого не сказал.

– Ну, войны ведутся на лошадях, – заявил он. – Островитяне заплатят за мои прекрасные породы хорошую цену.

Она вновь одарила его странной улыбкой, как будто знала, что он лжет. Нет, это было невозможно. «Она просто уборщица, а не какой-то гениальный стратег», – подумал он.

Кала поднялась с кровати, чтобы собрать свои разбросанные одежды.

– Ты должен сейчас уйти. Мне нужно заняться своими делами. Корабль сам не очистится. И мы ведь не хотим, чтобы капитан задавался вопросом, куда я пропала, – подмигнула она ему.

Он, обнаженный, если не считать золотого нагрудника, тоже поднялся на ноги:

– Извини меня, Кала.

– Извини? – Улыбка резко исчезла с ее лица, сменившись растерянным взглядом. – За что?

– Я бы очень хотел поступить с тобой правильно, Кала. – Он мысленно проследил за связью, которая сформировалась между ними, но решил, что не может погрузить ее жизнь во тьму рядом с собою. – Но у меня есть определенный долг, и… – он указал на смятую постель, – я не могу…

Кала недоумевающе уставилась на него. Затем шагнула вперед и подарила ему долгий поцелуй. Это было приятно.

– Я понимаю, – всхлипнула она. – Я… постараюсь жить с воспоминаниями о тебе. Надеюсь, ты меня тоже запомнишь…

– Навсегда, – Карна взял ее за руку. – Прости меня, Кала.

Она уткнулась лицом в его обнаженное плечо. На мгновение он подумал, что она смеется, но потом понял, что она, должно быть, дрожит, потому что плачет. Он чувствовал себя, как вытащенная из воды рыба. Он снова подумал о предложении руки и сердца. Но, прежде чем он успел это обдумать, она, вытирая глаза, отступила на шаг. Это мой долг.

– Ты навсегда останешься моей первой. – Карна попытался улыбкой смягчить боль от отказа. – Может быть, когда-нибудь, когда я расплачусь со своими долгами… – Кала прижала палец к его губам, возможно, чтобы он не давал ей ложной надежды.

Они услышали приглушенный зов рулевого. Двадцать шесть весел качнулись, лопасти опустились в воду. «Толстуха» застонала и накренилась вперед. Штиль наконец уступил место ветрам. Проклятье! Пришло время встретиться с Пракаром Мардином и заставить его передать печатку и подписать акт о передаче. Сейчас или никогда.

Карна поспешно оделся.

– Ты, случайно, не знаешь, где Пракар Мардин? – спросил он.

Ее лицо потемнело:

– Ты не собираешься сдать меня этому придурку Верховному Магистру?

– Я слышал, что он больше не… Верховный Магистр. И нет, конечно нет, моя госпожа. Твоя честь под моей защитой. Мне просто нужно уладить с ним срочное дело.

– Тогда лучше поспеши, иначе позже он может стать недоступен, – с лукавой улыбкой откликнулась она. – Он, должно быть, на палубе. Но, Арадх, прежде чем ты уйдешь… Ты что-то сказал о долге. Ты ведь сказал это метафорически?

Странное слово для уборщицы. Образованная уборщица! Хастине, очевидно, было чему поучиться у Калинги.

– Да, – кивнул он, пытаясь из контекста разгадать значение слова. – Я связан клятвой с моим благодетелем. Но теперь я чувствую, что заблудился, и я не знаю пути назад. Ты когда-нибудь оказывалась в ситуации, из которой просто хотела выбраться, независимо от того, какой бы счастливой ни казалась твоя жизнь?