скорее всего, — ответил Гуров, тревожно поглядывая на помощника. — Я сегодня видел, как этот звездный мальчик ест. Оттого футболку, скорее всего, и выбросили, у Полонского они что-то вроде униформы. Все хорошо, Вить?

Сизый вздохнул, поежившись. Огляделся по сторонам.

— Терпимо. — Он достал сигареты, помял одну в руках и выбросил, не прикурив. Зашагали дальше. — На нашей службе всякого насмотришься, конечно. Но принять то, что твой коллега — псих, на это время нужно. Я бы сказал, Лев… Если бы я не видел этих птиц, я бы сказал, что мирный, одинокий чудик, свихнувшийся на знаменитости, не равно убийце. Он же мухи не обидит, Толик. Однако купить у бомжей голубей, посворачивать им шеи и сотворить это все решимости у него хватило.

— То есть ты веришь в то, что Милованов убийца?

— На что тебе моя вера, полковник?

Гуров усмехнулся, поддел носком летней туфли звонкую железную крышечку от сладкой газировки.

— Да хотя бы потому, что я намерен оставить это дело тебе, Сизый. Завтра я улетаю домой. Вот тебе, кстати, прощальный подарок.

Вынул из кармана и протянул Виктору стеклянный граненый стакан, завернутый в силиконовую перчатку.

— Из раковины прихватил, едва ли он станет его искать, там таких много. Вот тебе и отпечатки. Сверишь с теми, что на ремне, и не придется тебе искать компромиссы с совестью.

Витя постоял, глядя на стакан, зажатый в руке. Покачав с досадой головой, сунул его в портфель.

— Жалко мне его, Лев. И жалко, и не верится, что он мог наворотить таких дел. Людей нужно было выслеживать, подкарауливать, обездвиживать. Доставить на место, подготовить нишу в стене. Поместить в нее нелегкое тело и замуровать после. У просто озлобленного человека, действующего по импульсу, уже сотню раз бы пропало желание завершать начатое, и зло, сотворенное обидчиками, перестало казаться таким страшным. — Сизый вздохнул и все же закурил. — И ведь вредили они не ему самому. А человеку, который даже имени твоего не помнит.

Гуров шагал рядом, радуясь тому, что лейтенант начал говорить. После того что они увидели, он бы не хотел сразу отпускать его домой к беременной двойней жене.

— Такими людьми, как Толик, владеет идея. Они не как мы с тобой, понимаешь? Это у нас есть дом, планы на будущее, мечты, — мимо прошагала группка девочек-подростков с разрисованными, как звериные мордочки, лицами. Они громко смеялись и шагали быстро и звонко, почти бежали. То-то попадет им за то, что пришли с прогулки так поздно. На футболке одной из них Гуров разглядел знакомую улыбку и подумал: «Ангел идет домой. И вам пора, непоседы». Отогнал от себя непрошеные, тревожные мысли, продолжил: — У него же нет ничего, кроме идеи. Видел обстановку у него в квартире? А камеры ведь, тот же «Никон» с кухни, на который он дохлых зверушек снимает, стоят не дешево. Это его осознанный выбор, Вить. Ему не нужен уют. Душевная близость, взаимность… Что там еще нужно детям, а потом и взрослым. Ему нужно, чтобы ангел был достоин его поклонения.

— Как он стоял у окна, когда та шикарная «Вольво» увозила тебя от Максимовых. Я думал, что он всерьез заплачет, Лев. Даже скорее от счастья, чем от того, что Полонский взял тебя с собой, а на него не взглянул лишний раз, едва поздоровался. — Сизый поднял брови, припоминая. — Я думал тогда, это у него от зависти. Теперь понимаю, он просто увидел чудо, которого ждал. Стоял там, как Муму, которую Герасим вышвырнул из лодки, и радовался. Только струйки для полного сходства не хватало. Он сегодня утром с таким же видом по управлению за Моховым бегал.

— Зачем еще?

— Когда Полонский не явился утром на допрос, там такое началось. Мохов рвал и метал. Юристы же его подъехали вовремя, состряпали что-то про отсрочку, про самочувствие… Товарищ капитан кричал и потел, не знал, как ущемленное свое достоинство успокоить. А тут Милованов под ногами крутится с расспросами своими фанатскими. Смертник, что сказать. Ни о карьере, ни о здоровье не думает. — Витя усмехнулся. — Не дождался своего кумира у порога, сунулся с вопросами. Мохов орал, стены тряслись. Что плевать таким, как Полонский, на всех, кроме себя, что уйдет он и ни о ком не вспомнит, и люди для него так, грязь под ногтями. И прочее, и прочее. Мне потом уже некогда слушать стало, я в участок поехал.

— Видишь, как выходит, — кивнул Гуров. — Себя Милованов не жалеет. А за Полонского оказался способен убить. Если к мумиям он непричастен, то сверка отпечатков покажет точно, убил он Сифонова или нет. Я и на суд приехать могу. Там и увидимся.

Солнце клонилось к закату. Тени стали длиннее, а свет оранжевым и окрашивал теперь прощальным огнем и асфальт, и деревья, и людей. Летние сумерки долги, а прощаться не хотелось, как оставлять хорошего парня Витю один на один с такой прорвой новой информации о старых знакомых. И Гуров, решив, что Аджей спрятан надежнее некуда, а Милованов до конца фестиваля из города точно никуда не денется, предложил:

— Виктор Степанович, позвольте официально поблагодарить вас за содействие следствию. А также пригласить на натуральный кофе, с тортом и пирожными, в обществе приятной пожилой дамы. И попрощаемся, как следует, и топор войны между тобой и Молотовой зароем. Что скажешь?

Виктор Степанович, человек вдумчивый, солидно покачал головой, взвешивая «за» и «против». И согласился, при условии, что торт будет шоколадным. Милейшую Капитолину Сергеевну о скором визите они уведомили звонком и, попросив не беспокоиться, вернулись к машине.

Сами выбрали торт и пирожные, и даже кофе принесли с собой, так что примирение участкового Сизого и гражданки Молотовой проходило в атмосфере по-домашнему уютной. Гуров время от времени поглядывал на телефон, но называл себя параноиком и возвращался к обществу. Полонский к мирной жизни, в которой не нужно пробивать стены лбом, существо, конечно, мало приспособленное. Но ведь не ребенок он, в самом деле. Что может случиться со взрослым мужиком, запертым в квартире с железной дверью и решетками на окнах? Он, Гуров, сделал все что мог — да он о Маше, если здраво рассудить, позаботился хуже. Рано утром они вызовут такси и поедут в аэропорт. И пока Виктор утрясает дело и оформляет его официально, пока оно дойдет до суда, Аджей отдохнет, успокоится и перестанет видеть во всех вокруг врагов. Зачем Гурову это нужно? Да затем же, для чего он поехал в Онейск по звонку пожилой наставницы супруги, встревоженной хулиганскими выходками молодняка под своими окнами.