были нарисованы Солнце и Луна и те два луча, которые упали с высоты, ослепительно соединившись, и вывели на камне образ ребенка. До сих пор стоит среди Кавказских гор дом-башня, в которой жили Адиюх и Сосруко, ибо то, что строил Янд, он строил навеки, — да охраняют потомки сотворенное предками!

Сосруко в подземном мире

Хороши были богатырские доспехи Сосруко, но сильнее их были его доброта, отвага и чистое сердце. Люди благословляли его имя, и много друзей нашел он среди чинтов, прежних недругов нартского рода, не раз бывал он у них в гостях. Жаловались ему кунаки-чинты на одноглазых. Мало осталось на земле этих чудовищ-людоедов, но великие беды были от них чинтам. Один из новых друзей Сосруко, черноголовый чинт по имени Толумба́к, был такого высокого роста и такой толщины, что бурку ему делали из шерсти пяти бурок, черкеску — из сукна пяти черкесок, а когда он дома снимал с ног чувяки, то в каждый из них, играя в прятки, забирались его двенадцатилетние дети. Однажды Толумбак сказал своему кунаку:

— Благодаря тебе, Сосруко, пылает в очагах огонь, золотится колос на поле, зреют виноградные лозы в спокойствии и мире. Но еще не истреблены все одноглазые, и они — горе земли. Возьми меня с собой в поход на одноглазых, пусть это будет последняя битва с чудовищами. Я ничего и никого не боюсь.

— Доброе у тебя желание, — похвалил Сосруко своего приятеля. — Хорошо, что ты никого и ничего не боишься. Отправимся в поход на одноглазых.

Сосруко потому так охотно согласился на просьбу Толумбака, что и сам давно уже хотел освободить землю от оставшихся в живых чудовищ. Да и любопытство его разбирало: каковы они, одноглазые? Вот и поехали: Сосруко, Толумбак и еще девять чинтов из рода Толумбака. Ехали долго. Миновали дремучие леса, переплыли через бурные реки, одолели скалистые горы, спустились в ущелье. Увидели черный холм, а то был одноглазый, он отдыхал в ущелье. Волосы у него на спине и на груди были словно колючки, зубы — как ломы железные. Изо рта у него вырывалось зловонное дыхание, которое гнуло деревья к земле.

— А, человечки, сами к нам пришли, так будьте нашими гостями! — сказал одноглазый и привел одиннадцать всадников вместе с их конями в пещеру, где обитали его сородичи.

В пещере пылал очаг. Одноглазый повесил над огнем девять котлов, в каждый котел положил угощение: мясо черного зубра, огромного, как курган в степи. Когда мясо сварилось, вернулись с охоты другие одноглазые. На их мохнатых плечах висели туши убитых ими туров, зубров, маралов. У этих чудовищ, как и у людей, были луки и колчаны со стрелами. Одноглазые и их гости сели за трапезу. Длилась она девять дней. На десятую ночь старший одноглазый сказал:

— Теперь, людишки, вы убедились в том, что удачливые мы охотники, гостеприимные, приветливые хозяева. Неправильно идет о нас дурная слава. Хорошо мы вас угостили, теперь настала ваша очередь нас угощать.

Сосруко ответил:

— Вы гостеприимны, спору нет, но человеческих обычаев не знаете. Если бы мы принимали вас у себя, то устроили бы в вашу честь пиршество, угостили бы вас как должно. А здесь что зарежем? С нами здесь нет ни быков наших, ни баранов.

— Лошадей своих зарежьте, — предложил глава одноглазых. — Мы любим конину.

— Кони — наши друзья-сподвижники. Не в обычае у людей уничтожать сподвижников. Сами видите — скота у нас нет, здесь мы не можем вас угостить.

— Не беда, — возразил старший одноглазый. — Нет скота, есть люди. Вас мы и съедим. Для начала зарежем самого толстого. — И одноглазый показал поросшей густой шерстью рукой на Толумбака.

Весело мурлыча, будто кот какой, глава одноглазых достал нож из красной меди, длиною в пять вершков, шириною в три вершка. На камень, на котором чудовища свежевали скот, потащили Толумбака. Двое одноглазых связали его руки и ноги веревками, скрученными из шкуры зубра. «До чего толст, до чего жирен!» — радовались чудовища. Сосруко краем глаза поглядывал на несчастного Толумбака: не поддается ли он страху? А тот и в самом деле от страха пожелтел и дрожал, как желтый лист на осеннем ветру. Сосруко сказал ему чуть слышно:

— Успокойся, Толумбак, не дрожи, не бойся.

А Толумбак прошептал:

— Как тут не бояться, когда ты брошен на камень, на котором тебя собираются зарезать, как тут не дрожать, когда сейчас ты будешь съеден!

— Вот и не говори впредь никогда, что ничего и никого не боишься, — тихо поучал Сосруко чинта. — Многое на свете может внушить страх богатырю.

Глава одноглазых, наточив нож, приблизился к жертве, к дрожащему Толумбаку, но Сосруко остановил его:

— Не спешите, почтенные одноглазые. Ножи у вас длинные, котлы у вас отменные, мясо варится у вас быстро, успеете поесть. А у меня к вам слово. Говорят люди, что вы, одноглазые, самые умные из земных существ, самые знающие. Особенно, говорят, вы сильны в счете. Вот и послали нас люди к вам с великой просьбой, чтобы вы, мудрые, рассудили, кто из нас прав, кто ошибается. До сих пор вы нас ни о чем не спрашивали, и мы разговора не затевали: так ведут себя люди в гостях.

Одноглазые заспорили. Одни утверждали, что людей и слушать не надо, а надо покончить с Толумбаком — когда-то еще, мол, выпадет такая редкая удача, причем в тяжкую для одноглазых пору: всего-то горстка их на земле осталась; другие возражали: съедим толстого человечка, а потом и просьбу выслушать можно; третьи, польщенные хвалебными словами Сосруко, требовали: сперва, мол, надо людишкам дать ответ, научить разуму, а потом уже съесть всех, начиная с самого толстого. Съесть людей, а закусить кониной! В конце концов, третьи-то и победили в споре, ибо падки на лесть были одноглазые! Они завалили вход в пещеру абра-камнем, и Сосруко начал:

— Был в нашем селении пастух. Он пас на склонах Эльбруса овец всего селения, а число овец равнялось трем тысячам. В глаз пастуха попала соринка. Вечером пастух пригнал отару в селение, пошел к матери и сказал:

«Мать, в глаз мне попала соринка. Проведи по глазу своим языком — извлечешь соринку».

А мать в ответ:

«Нельзя мне в вечернюю пору касаться твоего глаза: это дурная примета. Лучше сходи к нашей знахарке Аирга́в, она что-нибудь придумает: искусство