и завет Всевышнего «Плодитесь и размножайтесь» выполняют исправно. Но ведь известно, что евреи — если оставить их без присмотра — обязательно что-нибудь эдакое сотворят. То с Всевышним напрямую об эксклюзиве договорятся, то две синагоги на троих молящихся рядом построят, а то рассорятся между собой до того, что и друг друга, и полмира передушить готовы, лишь бы на своём настоять. Контроль за ними нужен и присмотр — особенно за молодыми. А какой родитель не хочет для своего чада самого лучшего — нет таких. Но кто-то хочет и молчит, и только надеется, что всё получится само. Кто-то хочет и молится, чтоб его отпрыску свалилась манна с небес, а кто-то — и это самые умные — понимают, что оставлять такое дело на самотёк никак нельзя. И идут к шадхану.

Но давайте по порядку. К описываемому моменту в нашем небольшом городишке, в котором после войны — а похоже, что уже настала пора уточнять какой именно войны — осталось не так много еврейских невест и женихов, чтобы прокормить трёх свах. И одной из них — был Вольф. В наше время гендерного равноправия это не вызывает недоуменных вопросов — а тогда… Волна пересудов, склок, скандалов и насмешек прокатилась по местечку, когда выяснилось, что Вольф совершил свою первую сделку и удачно поженил сына председателя шепетовского РАЙПО на дочери славутского резника. Вторая сделка принесла ему уважение одних и громкую зависть немногих. Выдать замуж Двойру, старшую сестру немолодого директора ресторана «Горынь», не удавалось никому, кто бы за это ни брался. А он смог. И не важно, что жених был тоже не красавец и не совсем юноша, и что привезли его на свадьбу в коляске мотоцикла два милиционера, а после брачной ночи увезли обратно — досиживать свои пятнадцать суток — а поженил их Вольф, и на свадьбе гуляла вся Славута. После этого Вольф прочно занял своё место в списке свах, но шли к нему далеко не все — да и не со всеми он соглашался работать. Брался он только за самые трудные и, соответственно, за самые дорогие случаи. Да, случались и проколы. Милая и скромная дочка Менделя, сапожника с патентом, сидящего в будочке у гастронома, что на площади Ленина за кинотеатром, выданная Вольфом в Москву за сына инженера Канцнельсона — а кто тебе виноват? — а не надо было прислать своё половозрелое чадо летом в Славуту проведать полуживую бабушку, прожив с мужем год, выставила его из отдельной кооперативной квартиры, купленной его родителями, развелась и оставила квартиру себе, как всё инженерное семейство ни билось. Все ждали, что разгневанный инженер приедет на малую родину своей невестки и, если уж не попытается вернуть деньги, уплаченные шадхану, то, по крайней мере, начистить ему рыло. Да и сам Вольф, честно говоря, ждал того же. Но, видать, так расстроился московский Канцнельсон, что не поехал он снова в Славуту и не стал требовать с Вольфа обратно сто двадцать рублей, что уплачены были тому за работу. Сказано же: «Сколько за месяц зарабатываешь, столько шадхану и отдай», и что «даром досталось — впрок не пойдёт». Так, по крайней мере, нам рассказывают. Кто рассказывает? Так сами же свахи и рассказывают. А если не заплатишь честно, говорят, то разойдутся ваши молодожёны после первого же года супружества. Вы им верите? И я не верил. Кто его знает, что там на самом деле написано в их книгах? Вы их читали? То-то и оно! Но какой родитель захочет рисковать счастьем своих детей? Вот и платят! Но наших стариков не проведёшь. Собрались они в доме у старого Мэйци — нет, не у того, что держал «Уценённые товары» на базарной площади — я так и знал, что вы на него подумали. Нет — у того, что в «Потребкооперации» служит. Посовещались, высказали вдвое больше мнений, чем было участников, обозвали друг друга по-всякому и пришли к единодушному выводу, что не приехал расстроенный свёкор, потому как сам был и виноват: обманул он шадхана — утаил реальный заработок, чтоб сэкономить — за что и был наказан свыше. Впрочем, каждый из присутствующих, согласившись с общей резолюцией, ещё и выразил своё особое мнение, диаметрально отличающееся от поддержанного совместно и противоречащее мнению каждого в отдельности.

Были в этом гешефте и другие издержки. Всё ж был Вольф хоть и не молод, и не совсем здоров, но мужчина, и все мужские качества всё ещё были при нём, так что трудновато бывало ему смотреть безразлично на пышущую здоровьем и молодостью красавицу на выданье, когда приходил он в дом клиента. И хоть и убеждал он себя, что это всего лишь товар, который надо выгодно пристроить, но природа брала своё и отвлекала от бизнеса. Регулярно ловил он себя на том, что с удовольствием бы ощупал товар — как щупает его жена Рая намеченную на бульон курицу, перед тем как нести её к резнику — проверяет, есть там яйцо или нет. Если нащупала, то сначала снеси его, а уж потом милости просим — в кастрюлю. Об этом грешно было даже подумать, и Вольф молитвой гнал из головы нечестивые мысли, а те настойчиво лезли обратно, стоило ему взглянуть на очередную будущую невесту.

Но ведь всё это ещё не история — это лишь кусок селёдки, чтобы закусить первую рюмку и разминочный шмат чёрного хлеба с куриным смальцем, перед тем как основательно сесть за стол. А история началась, когда в калитку к Вольфу — нет, не в дождливый и грозный, предвещающий что-то ужасное вечер, а в вовсе даже в тёплый и солнечный полдень, когда нежился он после раннего обеда под старой, раскидистой яблоней, на которой уже завязались маленькие твёрдые и зелёные яблочки, к осени обещавшие стать тем самым «Белым наливом» — лучшим сортом этих сказочных мест — влетел Рафик: любимый и единственный на тот момент племянник. Высокому черноволосому и черноглазому сыну Меера — старшего брата Вольфа — недавно исполнилось девятнадцать. Чтобы не натёр мальчик мозоли кирзовыми солдатскими сапогами, отправили его родители не без помощи Вольфа в Ровно, в институт, и сейчас будущий инженер-железнодорожник отдыхал в родительском гнезде после успешно сданной летней сессии. Вольф, которому вместо сына жена подарила трёх дочерей, любил Рафика, как своего, и отношения у них были скорее не родственные, а близко дружественные. Парнишка доверял плутоватому дяде то, что не смел сказать грозному отцу, и Вольф высоко ценил эту дружбу. Обычно Рафик был весел и в расслабленно-хорошем отпускном настроении. Но не сегодня. Стоило Вольфу взглянуть на хмурое, расстроенное лицо племянника, как расхотелось ему вставать с любимой раскладушки, а захотелось прикинуться спящим, ибо почуял он, как веет от того запахом грядущих неприятностей.

— Вольф. Мне нужна твоя помощь или хотя бы совет. Что мне делать? — мальчик сразу перешёл к делу, даже не поздоровавшись, и это уже плохо пахло.

Вольф полежал молча ещё несколько секунд, потом кряхтя спустил ноги на землю и сел в противно скрипнувшей раскладушке. Взял сигареты со стула, стоящего рядом, закурил и только тогда, тоже решив не здороваться, спросил:

— Кто она?

Он рассчитывал на удивлённое восклицание, вроде: «Как ты догадался?» или «Кто тебе сказал?» Но мрачный Рафик, погруженный в свои проблемы, воспринял вопрос как должное.

— Ты её не знаешь.

— Рафа.. Я знаю всех невест в этом городишке и знаю даже тех, кто станет невестой в ближайшие пару лет. Они у меня все вот тут, — и он постучал пальцем по выпуклому лбу с залысинами. — А все детали у меня в картотеке.

Вольф подходил к делу обстоятельно, и в его картотеке, сделанной из старых обувных коробок, действительно хранилась, как сказали бы сегодня: «база данных» всех потенциальных невест местечка. Самодельные карточки с описанием всех незамужних девиц, со всеми их характеристиками, размерами и даже некоторыми специфическими (и потому зашифрованными) деталями, были систематизированы и разложены по возрастам. В отдельных коробках лежали карточки разведённых и вдов, ещё пригодных для замужества. В других — помеченных розовым сердечком — девочки, ещё не вошедшие в брачный возраст, но приближающиеся к нему и обещающие в будущем неплохой заработок. За небольшую мзду и обещание найти богатого мужа в райцентре секретарша городского ЗАГСа еженедельно предоставляла Вольфу данные обо всех изменениях в местечке: кто умер, кто развёлся, кто и кого родил. А вот происхождение другой,