– Нравится вам? – спросила она.

Марджери настолько переполняли чувства, что она не находила слов. Это был, наверное, самый добрый поступок по отношению к ней за всю ее жизнь. И она понятия не имела, чем заслужила столь доброе отношение. У нее даже мелькнула мысль: может, это потому, что я одета в шорты, как мужчина? Но сейчас она была готова принять и это. Ее вдруг охватило невероятно странное чувство уверенности в том, что все у нее еще впереди, все вполне осуществимо, если у нее хватит мужества и храбрости не отступая идти к своей цели. А потом она поняла: нет, все это происходит не потому, что я одета как мужчина, а потому, что я – женщина, готовая к приключениям. Я оказалась здесь не потому, что я чья-то жена или сестра. А потому, что именно я этого хотела. И вот теперь у меня есть даже собственный кабинет для работы!

И она, с трудом сдерживая волнение, воскликнула:

– Очень нравится! Я просто в восторге. Спасибо вам, Инид. Я действительно просто в восторге!

* * *

В ту ночь Марджери очень долго не могла уснуть. Она с волнением ожидала грядущего дня, да и эта темная комната пока что казалась ей совершенно чужой; к тому же пришлось передвинуть кровать в другое место, потому что кто-то явно грыз крышу прямо у нее над головой и сверху сыпалась какая-то труха. Но, конечно, не это было основной причиной ее беспокойства. Похоже, ей не давал покоя вопрос: а почему, собственно, она так тревожится? И все же под конец она все-таки забылась сном и не сразу сумела проснуться и понять, зачем Инид ее будит, громко спрашивая, не спит ли она.

– Мне приснился кошмарный сон, Мардж.

Марджери, с трудом соображая, долго шарила в поисках фонарика, потом включила его, и в комнату сразу во множестве налетели ночные бабочки с пестренькими, как пейслийская шаль, крылышками и принялись бессмысленно биться о стены. Ночь была тиха. В окно лился голубой лунный свет, и в этом свете Инид была удивительно похожа на призрак.

– Что же такое кошмарное вам приснилось, Инид?

– Что мне осталось жить всего лишь год! Это было просто ужасно!

– Но это всего лишь сон, Инид. Это не на самом деле!

– А что, если на самом? Что, если это… ну, как это называется?

– Предчувствие?

– Вот именно! Что, если моя голова уже знает нечто такое, чего сама я еще не знаю? – Инид села на краешек постели рядом с Марджери и подтянула ноги к подбородку, обняв их руками, однако ступни ее все не могли успокоиться, словно выплясывая нервную джигу. Да и вся она, несмотря на вроде бы спокойную позу, была полна движения.

– Не понимаю, зачем воспринимать какой-то мимолетный сон как предчувствие? И откуда вашей голове, Инид, могут быть заранее известны подобные вещи?

– И все равно меня этот сон взбаламутил. Как я могу успеть родить ребенка, если мне и жить-то всего год осталось? А, Мардж?

– Да почему всего год-то, Инид! Вы же совсем молодая! – И не просто молодая. Я никогда не встречала более живого существа, подумала Марджери. Такое ощущение, словно эта женщина постоянно подзаряжается от электрической сети.

– Мне уже двадцать шесть, Мардж.

– Вот именно, Инид.

– Мое время уходит. Вот вы, например, чем занимались, когда вам было двадцать шесть?

– Ничем, в общем. Исследованиями.

– Вот именно, Мардж! Вы воплощали в жизнь свое призвание.

– И все равно, Инид, ваш сон – это никакое не предчувствие. Вы просто немного нервничаете, потому что завтра мы начинаем поиски. Я тоже нервничаю. И это, по-моему, естественно.

– А что бы вы сделали, если б вам осталось жить всего год? Продолжали бы искать своего жука?

– Конечно. А вы разве перестали бы хотеть стать матерью?

– Но как же я смогу о ней заботиться, если у меня впереди всего один год? Кто будет ее любить, когда меня не станет? – Инид нервно разминала пальцы на ногах, глядя на них так, словно никогда раньше их не видела. – А если бы вам остался всего месяц, Мардж? Вы бы по-прежнему его искали?

– Да.

– А один день?

– Что – один день?

– Ну, если бы у вас оставался всего один день, неужели вы не захотели бы сдаться?

Марджери, не задумываясь, покачала головой. А Инид вздохнула и сказала:

– А вот если бы мне осталось жить всего лишь день, я бы отказалась от всех своих мечтаний. И просто хотела бы до самого конца держать в руке чью-то руку. Все равно чью. Просто человеческую руку.

Марджери быстро на нее глянула, понимая, что все это Инид говорит от чистого сердца. По-прежнему залитая лунным светом, она сидела совершенно неподвижно, лишь пальцы ее ног слегка шевелились. В этом странном свете ее волосы казались почти белыми; обнаженные руки блестели от пота. Где-то вдали прогремел гром; резкая вспышка молнии осветила комнату. И у Марджери, несмотря на духоту, по спине вдруг прошел озноб, и она покрылась крупными мурашками, ибо поняла, что Инид знает себя намного лучше, чем она, Марджери, знает себя. Ведь она, если честно, и понятия не имела, что стала бы делать, узнав, что это ее последний день на земле. Возможно, выкопала бы себе нору и стала ждать в ней конца, надеясь, что будет не слишком больно. Если честно, то и слова Инид о том, что Марджери уже в свои двадцать шесть «воплощала в жизнь свое предназначение», правдой не были.

– Нам обеим нужно поспать, – мягко сказала она. – Завтра у нас великий день.

– А можно мне с вами остаться? – Инид умоляюще посмотрела на нее. – Я ненавижу спать одна.

– Оставайтесь, если хотите.

– А вы расскажите мне, пожалуйста, еще немного о ваших жуках. Помните, как вы на корабле мне рассказывали?

И Марджери стала рассказывать ей об африканском жуке-голиафе размером с ладонь, и о не способном летать жуке-пассалиде, и о синем Lеpicerus inaequalis, таком маленьком, что он способен пройти сквозь ушко иглы. Уже через несколько минут Инид крепко спала и вовсю храпела.

Но теперь сама Марджери никак не могла уснуть. Она так и сидела, понурившись, в постели, и единственное, о чем она была способна думать, это профессор Смит.