И действительно, собрания становились все реже и малолюдней, хотя причина была другая: приближалось время весенней пахоты и сева. Все теплее пригревало солнце, все нужнее становилась туча.

Сказать откровенно, собрания эти начали утомлять и Астемира, и он с удовольствием взялся за привычные и любезные каждому землепашцу дела. А дел было немало…

О, как приятно пересыпать в ладонях зерно, предназначенное для борозды!

Эльдар по-прежнему помогал возделывать и участок Астемира, и участок Сарымы. Диса болела и с трудом поднималась с той самой узорчатой кровати, которую когда-то выловила она с помощью Эльдара.

Больше всех в эти дни отдыхала душой Думасара, которая, управляясь по дому, помогала еще мужу и Темботу в поле. Лю оставался со старой наной.

Так сколотилась маленькая артель. После дневных работ все дружно собирались за столом Астемира.

— Как я смогу отблагодарить тебя, Эльдар, за все хорошее, что ты сделал и делаешь для меня? — удрученно спрашивал Астемир, ласково оглядывая своего друга-племянника.

— Дай мне твои буквы, — горячо отвечал Эльдар, — и я буду этим доволен. Учи меня, Астемир, языку. Хочу знать язык и грамоту, как ты… Помог тебе аллах просветиться — помоги мне, а тебе аллах поможет возвыситься…

— О чем ты говоришь, Эльдар? — усмехался Астемир, щуря глаза. — Зачем мне возвышаться? Я и сам еще мало знаю, но то, что знаю, охотно сообщу тебе.

После ужина Астемир доставал свои большие картины в красках и книгу-азбуку, читал, пояснял, а на другой день, во время работы в поле, нередко можно было услышать, как Эльдар бормочет про себя:

— Женщина с коромыслом — это «т»… Перекресток дорог — это «х»… Крыша — это «а»… Все вместе — «тха». Дерево с веткой — «у»… Труба на крыше — «д»… Калитка в ограде — «ж»… А все вместе «удж».

Тха — бог богов, удж — танец.

Такой наглядный метод преподавания азбуки изобрел Астемир и терпеливо делился своими знаниями с первыми и усердными учениками — Темботом, Эльдаром и Сарымой. Эльдару грамота давалась туго. Он отчаивался. Астемир спрашивал:

— Какая буква похожа на женщину с коромыслом? На что похожа другая буква — буква «х»?

Нет, пахать было легче… Над букварем Эльдара прошибало семь потов. И вот он придумал! Вернее, придумала Сарыма. Она переживала затруднения Эльдара едва ли не больше, чем он сам. Услышав его жалобы на то, как быстро он забывает, казалось бы, уже заученные буквы, Сарыма весело предложила ему:

— Хочешь, Эльдар, я вышью буквы у тебя на рубашке?

— Буквы?

— Буквы.

— На рубашке?

— На рубашке.

— Да как же ты это?

— Да вот так! — и, срисовав с помощью Тембота буквы, Сарыма принялась за дело.

Вскоре Эльдар стал ходить в холщовой рубашке с узором, составленным из русских букв, чудесным образом слагающихся и в русские и в кабардинские слова.

Учителю и ученикам охотно и даже с увлечением помогал Степан Ильич, но Степан Ильич не всегда был на месте. Он все чаще уходил куда-то — нередко на неделю и больше; наконец и совсем уехал в Пятигорск; но когда появлялся в ауле, неизменно останавливался у Астемира.

Глава одиннадцатая

НОВАЯ БЕДА НУРГАЛИ

Опять, как и всегда в жизни, в доме Астемира и вокруг него серьезное мешалось с пустяками, важное со смешным. Вскоре внимание людей было привлечено к новым событиям. Бедный, невезучий Нургали! У очага за прилавком новой харчевни он наконец счастливо вздохнул. Все прежние желания он расценил теперь как печальные заблуждения. Думалось ему, что самим аллахом он предназначен для того, чтобы быть трактирщиком. Тут ему нравилось все: отбирать для котла бараньи туши, а то и самому свежевать барана, разжигать огонь, вдыхать вкусный запах закипающего супа. Так как он резал баранов согласно правилам мусульманина, то и добрые мусульмане шли в его тесную халупу довольно охотно. Харчевня быстро наполнялась людьми и дымом очага.

На козлы были положены две доски, служившие столом, лавки вкопаны в землю. Чугунный котел, ведро, глиняные миски и деревянные ложки составляли незамысловатую утварь харчевни.

Предусмотрительный Муса решил начать с малого, а в случае удачи шире развернуть дело.

Вот и закипел уже ляпс, сварилось мясо. Нургали особенно любил эту минуту. Он выловил жирные куски баранины, разделил их на порции, налил бульон в миски, а там еще более приятная минута — получать с удовлетворенного посетителя плату, раскладывать деньги по мешочкам, романовки к романовкам, керенки к керенкам. А то вдруг появляются какие-то новые, совсем незнакомые билеты, выпущенные в Ростове или во Владикавказе новым Терско-Дагестанским правительством. Нургали нравилась даже сама сложность этих расчетов. Проигрывая на одном, он норовил выиграть на другом.

Случались, конечно, и неприятности, но где их не бывает?

Иной из посетителей, неведомо какими путями посвященный в историю Нургали, вдруг начинал присматриваться: а не прячет ли где-нибудь харчевник свое золото? Потребует чашку бульона и сидит битый час, следит за каждым движением харчевника. Ну и шайтан! Попадались хитрецы в другом роде: возьмет порцию, мясо съест, выхлебает полмиски бульона — и нате, требует, чтобы Нургали остатки вылил в котел, а в миску налил свежего, погорячее.

— Наливай, наливай, не обеднеешь! Кто не знает, что ты прячешь золото! Да подбавь еще и каши.

Круто сваренную пшенную кашу и мамалыгу — маремсу — Нургали выкладывал обычно деревянной ложкой на стол.

— Пусть аллах даст тебе кашу вместе с золотом… отправляйся вон отсюда! — сердился Нургали.

— И уйду!

— Ну и ступай!

Хитрецу этого только и нужно. Он быстро собирался и шел к дверям.

— Эй, ты, а деньги!

— Налил холодной похлебки, да еще деньги требуешь!

— Плати — не у отца отобедал.

— Ай, слышите, правоверные, как он разговаривает с мусульманином? И верно, что за океаном совесть оставил.

— Долой с глаз моих!

А ловкач и без того уже за дверью.

Неприятные случайности, однако, не затмевали лучей первого счастья, и это ощущение удачи теперь преобладало в душе Нургали… Так нужно же было, чтобы и тут беда перебежала дорогу!

Одним из частых посетителей харчевни Нургали стал земляк Масхуд Требуха в Желудке. Ведь Масхуд имел всегда дело с торговцами скотом и при удачной сделке позволял себе иногда роскошь — посидеть и посудачить с людьми в харчевне у земляка. В этом, конечно, не было ничего удивительного. Нургали был удивлен другим: с некоторых пор в харчевне стала появляться знахарка Чача, неизменно подсаживалась к Требухе в Желудке, и они о чем-то подолгу шептались. Масхуд явно смущался, а Чача старалась его в чем-то убедить.

Что за сказки? В чем дело?

За эти годы старуха совсем высохла, но взгляд ее,