Шрифт:
Закладка:
– Диночка, – зовёт бабушка. – Он тебя обидел?
Качаю головой.
– Тогда почему ты плачешь? Что случилось?
Встаю с пола и льну в родные объятия. Кладу голову на плечо своей старушки, продолжая плакать:
– Бабушка, почему мы любим не тех людей? Почему нас любят не те люди?
– Значит, это не он, – вздыхает бабушка. – Дин, всё пройдёт, слышишь?
– Не пройдёт. Совсем не пройдёт.
Бабушка успокаивает меня как может. Обнимает за плечи, гладит рукой по спине, шепчет утешительные слова, и я успокаиваюсь.
Сколько проходит времени? Не знаю. Но Давид не уезжает. Я выглядываю в окно и вижу его чёрный мерседес, который не сдвинулся ни на метр, а на улице уже вечереет.
– Внучка, я не знаю, кто этот человек и не вправе вмешиваться, но так некрасиво. Впусти человека в дом, накорми ужином. Он проделал такой дальний путь, а ты его даже на порог не пускаешь, – произносит бабушка, укоризненно качая головой.
– Нет! – возражаю я. – Я его не звала.
– Дин, не будь такой чёрствой. Ты же не такая.
– Бабушка, – хмурю брови. – Не призывай меня к совести. Не надо!
– Не понимаю тебя, внучка.
– И не поймёшь.
Так ничего не добившись, бабушка уходит в свою комнату. Санька следует за ней, и я остаюсь одна.
Проходит ещё один час, и я не выдерживаю. Бабушка права! Давид приехал издалека. Явно устал. Возможно, голоден, а я даже не могу напоить его чаем.
Накидываю на плечи курточку и выхожу из дома. Миную двор, открываю калитку и останавливаюсь напротив мерседеса. От увиденной картины, в сердце странно щемит. Давид заснул, уткнувшись лицом в руль.
Грустно вздыхаю. Потираю влажные ладони и тянусь рукой к окну. Стучу по стеклу.
Он просыпается практически сразу. Отрывает от руля заспанное лицо, выпрямляет спину, а затем, открыв дверь, выходит на улицу.
– Голоден? – спрашиваю я и он кивает головой. – Идём в дом, я тебя накормлю.
Оказавшись в доме, Давид осматривается по сторонам. Снимает обувь, кожаную курточку и замирает на месте, не решаясь идти дальше.
Я тяну его за руку:
– Идём!
Тепло его ладони обжигает кожу. По спине бегут противные мурашки, а в подкорке всплывают незабытые картинки.
Как же у нас всё неправильно, по-дурацки! И зачем мы встретились? Для чего? Полгода мы были вместе. Тогда я думала, что люблю и готовилась к свадьбе, но появился Он и всё разрушил.
Давид моет руки, а я стою за его спиной и молча наблюдаю. На языке крутятся тысячи слов, но говорить не хочется. Да и о чём?
– Дин, знаю, что ты не хочешь меня видеть, но... Если мы не можем быть вместе, как раньше, то позволь стать тебе просто другом, – неожиданно произносит Давид, заставая меня врасплох.
Дамир
После того, как я прогнал Дину, проходит неделя. На теле заживают раны, на лице исчезают синяки, и я становлюсь прежним, ну почти!.. А точнее, прежний я только внешне, что касается внутренней стороны, то я разбит. Вдребезги!
Я сделал больно. Осознанно. Хотел, чтобы ушла, обиделась, как она может и пропала на время, не навсегда! Время, пожалуй, единственное, чего я хотел добиться. Знаю, потом придётся ползать на коленях и вымаливать у Дины прощения, но я готов. Буду грызть зубами бетонный пол, если попросит, только бы простила и поняла.
Эрнест обозначил границы. Расставил приоритеты, предупредив, что будет, если я посмею пойти против его воли. Посмею ли я? Без вариантов! Но только не ценой жизни моих близких и самых дорогих людей. Динка, Санька! Я люблю их больше всего на свете. Они – мой мир. Маленький, хрупкий, но такой родной и бесценный.
Увы, вместе мы быть не можем, но и врозь не получается...
С самого утра идёт дождь. Я кутаюсь в кожанку и выхожу из тачки. Открываю своим ключом калитку и захожу во двор. Миную небольшую аллею, подхожу к крыльцу. Замираю напротив входной двери, не решаясь зайти в дом.
Нервы ни к чёрту, натягиваются подобно гитарным струнам, вот-вот и порвутся. Достаю из кармана пачку «Parliament», подкуриваю сигарету и затягиваюсь сизым дымом. В груди бахает сердце, скачет слишком быстро, отдавая эхом где-то в висках.
Открывается дверь и на пороге появляется жена. Мне хватает нескольких секунд, чтобы ощутить боль и холод, который витает между нами невидимым облаком. Анита опирается плечом о дверной косяк, скрещивает на груди руки и смотрит на меня пронзительным взглядом.
Молчит она, молчу я.
Что сказать? Не знаю. Я давно потерял себя, а заодно и её.
– Почему не заходишь в дом? – она первой нарушает тишину, спрашивая обычным тоном.
– Курю, – киваю на дрожащие пальцы, сжимающие сигарету.
Анита обнимает себя за плечи, ёжась от холода. Только сейчас я замечаю, что на ней надет слишком тоненький халат.
– Не стой на пороге. Не мёрзни.
Она улыбается, вымученно, криво, но улыбается.
– Хорошо, ты тоже... Не кури долго.
Разворачивается и уходит. Я смотрю на закрытую дверь, ощущая шлейф женских духов. Сладко, вкусно, но не моё! Моя женщина пахнет счастьем, а не элитной парфюмерий.
Захожу в дом. Снимаю кроссовки, вешаю в шкаф курточку. Иду на кухню, потому что знаю, она там. В просторной комнате светло. Анита открыла жалюзи и из окна льётся солнечный свет. Дождь прекратился.
Я сажусь на стул и молча наблюдаю, как жена готовит кофе. Варит в турке, а затем наливает в чашки чёрную жидкость.
– Спасибо, – благодарю Аниту и подношу к губам горячий кофе.
Жена садится на соседней стул. Закидывает ногу на ногу, поправляет на груди халат, а затем берёт в руки телефон и что-то рассматривает.
– Я пришёл поговорить с тобой.
Анита кивает головой, не отрываясь от телефона:
– Говори. Я слушаю.
– Во-первых, я хочу извиниться. Прости за боль, которую тебе причинил.
Анита вздрагивает, ведёт тёмной бровью, устремляя на меня колкий взгляд.
– Мир, ты меня любишь? – неожиданно спрашивает, заставая меня врасплох.
– Нет, – качаю головой.
– Спасибо.
– За что?
– Что не соврал, а мог!
– Я...
Анита не даёт договорить, поднимает ладонь вверх, призывая меня замолчать:
– Знаешь, я только сейчас поняла, что ты никогда не признавался мне в любви. Раньше я не придавала этому значения, наивно полагая, что ты просто сухой, чёрствый, – смеётся, закатывая глаза. – Видимо, ты был таким не по причине своей чёрствости.
