делился своими бескрайними знаниями и фактов, и событий, и проблем, и лиц. Касалось это не только истории: он безошибочно разъяснил мне значение деятельности Н.И. Вавилова и разворачивавшейся тогда «лысенковщины», открыл для меня поэзию русского Серебряного века, прокомментировал всю Третьяковскую галерею и античные залы Музея изящных искусств. Естественно, он постоянно возвращался к археологии, более всего касаясь и зарубежных ученых О. Монтелиуса, С. Мюллера, Ж. Дешле, Э. Миннза и В.Г. Чайлда. Творчество последнего ценил более всего, подчеркивая его многосторонность, последовательность историзма, широчайший размах во времени и пространстве с охватом основных общеисторических проблем. Сказал, что переписывается с ним и многое черпает из этой переписки, и обязал меня незамедлительно познакомиться с основными трудами замечательного английского исследователя.

Вир Гордон Чайлд (1892-1957)

Я начал, естественно, с «Зари европейской цивилизации»; в дальнейшем же многократно возвращался к мудрым исследованиям В.Г. Чайлда, находя в них путеводную нить для разработки самой различной проблематики: от типологического метода до «неолитической революции» и сложения цивилизаций, от каменного века до средневековья, от Подунавья до Центральной Азии, от южно-русских степей до Египта и Месопотамии, от возникновения письменности до классических языков и великих памятников древневосточной и античной литературы. По уровню охвата доисторических материалов, всестороннего их анализа и превращения в систему подлинных исторических источников В.Г. Чайлд остается непревзойденным поныне. Он впервые окончательно разрешил коренной вопрос о характере археологии как науки общественной и необходимости соответствующего осмысления ее феноменов.

Неоднозначным было отношение к Чайлду при его жизни. Его обвиняли в приверженности положениям исторического материализма и в недостаточной последовательности их воплощения, в переоценке роли диффузий в процессе экономического и культурного развития человечества и в их же недооценке, во введении якобы неправомерного термина «неолитическая революция» и в ошибочном его раскрытии, в порочности им же предложенного понятия «городской революции» и в чрезмерном внимании к вопросам социальных отношений древних обществ, даже в апологистике по отношению к советской археологии и к ее же гиперкритике.

Ныне В.Г. Чайлду отведено место на археологическом Олимпе. Имя его известно каждому археологу, каждому специалисту по древнейшей истории всех континентов Старого Света, да и всей ойкумены в целом. Столетие со дня его рождения обострило интерес к его научному наследию, и вновь оценка последнего неоднозначна. Происходит смещение акцента с тривиального изучения и описания материальных свидетельств человеческой деятельности на изучение общества, восстанавливаемого на их основании (подобных акций). Соответственно, Чайлд рассматривал переход от первобытности к цивилизации как следствие двух основополагающих успешных революций. Первая — неолитическая революция — переход от присваивающего хозяйства к производящему, от присвоения даров природы к оптимизации процесса добычи пищи, к ее производству, земледелию и скотоводству, обусловившим коренные изменения в ряде важнейших жизненных параметров (начиная с оседлости, структуры сельских коллективов и пр.). Вторая — урбанистическая — революция закономерно возникла на базе первой и ознаменовалась появлением городов, государственных институтов, письменности и прочих элементов цивилизации (оба понятия были введены самим Чайлдом, причем первое из них получило более полное и решительное признание, чем второе, что вызывает удивление, поскольку оба явления явно взаимосвязаны и второе обусловлено первым).

При любых уточнениях эти заключения Чайлда сыграли решающую роль во всей дальнейшей направленности нашей науки и в историзации представлений о древнейших периодах человеческого развития. Филолог-классик по университетскому образованию, Чайлд почти 40 лет жизни отдал археологии, с равными увлеченностью и профессионализмом занимаясь самыми различными ее отраслями.

15 лет тому назад мне пришлось коснуться этого вопроса в связи с публикацией письма самого Чайлда российским археологам с серьезной и, в основном, справедливой критикой их деятельности. Тогда на Западе вновь появились резкие статьи с обвинением Чайлда в приверженности к положениям исторического материализма, я же пытался в двух специальных статьях рассмотреть обе тенденции (см.: Мерперт Н.Я. К публикации письма В.Г. Чайлда. Российская археология. 1992. № 4; Мерперт Н.Я. К оценке деятельности В.Г. Чайлда. «Вестник древней истории», 1993).

Прежде всего, хотел бы отметить следующее. Ни один ученый не сделал столько для историзации археологии и, главным образом, археологии бесписьменных периодов, где вещественные памятники являются единственным видом исторических источников. Блестящий синтез фактически всех известных в первой половине XX в. материалов по первобытной археологии Старого Света позволил В.Г. Чайлду создать глубоко обоснованную картину древнейшей истории Европы и значительной части Азии и Африки. При этом в отличие от своих предшественников в понятие «Древний Восток», наряду с классическими областями Египта, юга Месопотамии и Палестины, В.Г. Чайлд включил Сахару, Судан, север Месопотамии, Сирию, Иран, Белуджистан и Северную Индию. Таково же его понимание древнейшей истории Европы, археологические культуры которой рассмотрены для всей территории континента — от Шотландии и Скандинавии до Северного Средиземноморья и от Атлантики до Центральной России. Вообще, В.Г. Чайлду свойственно стремление максимально подчеркивать всеобщность процесса культурного развития, значения вклада в него самых многообразных и различных по характеру и историческим судьбам человеческих групп, поэтому его синтезирующие построения противостоят и расизму, и теориям «исторических» и «неисторических» народов, а также попыткам свести историю древнейшей культуры к воздействиям традиционно выделенных единичных ее очагов на всю ойкумену. Недаром одну из своих лучших книг «Прогресс и археология» В.Г. Чайлд начинает со слов об особом значении археологии в постоянном расширении территориальных и хронологических рамок древнейшей истории, в выводе на ее авансцену все новых, казавшихся ранее безликими, человеческих групп, в доказательстве активности и оригинальности их культуротворчества.

Это не противоречит приверженности В.Г. Чайлда концепции «диффузионизма», согласно которой распространение основных культурных достижений шло из первоначальных единых центров и обусловливалось системой последовательных заимствований, отдельных миграций и, главное, диффузий идей, конкретных культурных элементов и даже культур в целом. В.Г. Чайлд никогда не занимал здесь экстремистских позиций. Глубокий анализ огромного числа археологических материалов, изучение конкретных явлений как европейской, так и ближневосточной и центральноазиатской праистории, а также учет опыта и критических замечаний его коллег, в том числе и русских ученых, побудили его смягчить категоричность ряда положений диффузионистской концепции. В значительной мере это явилось результатом глубокого интереса В.Г. Чайлда к философии истории, в том числе и к концепции исторического материализма, основные положения которого он принимал и использовал. Ряд положений исторического материализма открывал здесь значительные исследовательские перспективы. Именно использование этих положений русскими археологами привлекло внимание В.Г. Чайлда, и прежде всего, в аспекте разработки вопросов внутреннего развития общества: исследования такого направления представляются ему «...более историческими, чем перечень вторжений, и солидно