Вскоре на него поступила еще одна жалоба, от обвиняемой в убийстве колодницы крестьянки Дарьи Сергеевой, по прозвищу Минихи. Произведенным расследованием Сумароцкий был изобличен в том, что он выпустил из острога Миниху «не для прошения на улицах милостыни», а для того, чтобы она добыла ему 500 рублей. На этот раз его поступок начальство не оставило безнаказанным и наложило на него штраф в 100 рублей.

Вспыльчивый и невоздержанный Сумароцкий разозлился. Зная грехи своих сослуживцев и некоторых из начальствующих лиц, он написал на них донос. Последствия этого доноса для Сумароцкого были самые неожиданные. Он получил бумагу, в которой, между прочим, говорилось, что он, «как виновный во многих недельных изветах и яко помешается добрых порядков общего покоя, отрешается от должности». Указ оканчивался словами: «…и впредь не принимать, и 100 рублей штрафу».

Потеряв службу, Сумароцкий окончательно опустился. Весь день с утра он проводил в трактирах и возвращался домой всегда пьяным. Иногда, при удачной игре, у него бывали большие деньги. В случае же неудачи он потихоньку от жены закладывал вещи. Ежедневные упреки жены в бездельничанье ему очень надоели, и он стал подавать просьбы об определении его вновь на службу. На службу, однако, его больше брать не хотели. Тогда он послал прошение на высочайшее имя в Петербург. Накануне своих именин Сумароцкий получил из Петербурга ответ. Прошение было возвращено ему «с наддранием».

Проспавшийся и опохмелившийся на другой день после своих именин, Сумароцкий отправился в трактир. По-видимому, он примирился со своим положением. Жизнь его потекла обычным порядком.

Прошло полтора месяца. 12 февраля 1799 года Сумароцкий был пьян с утра. Возвратившись домой к обеду, он стал ссориться с женой. Подойдя к столу, он схватил тарелку и бросил ее на пол. Крик жены и треск разбившейся тарелки привели его в ярость, и он с остервенением стал бить всю стоявшую на столе посуду. Крепостная девка Акулька бросилась бросать остатки. Сумароцкий подскочил к ней, схватил ее за косу, повалил на пол и стал бить ногами.

Чаша терпения его жены переполнилась. Она быстро оделась и побежала с жалобой на мужа к коменданту.

— Муж непрестанно обретается в пьянстве, — жаловалась она коменданту.

— А вы не давайте ему денег.

— И не даю. Он же все из дома потихоньку тащит. Образ благословенный, золотой с алмазами, заложил.

— Вот это непохвально.

— Буйствует и чинит несносные побои моим крепостным людям. Сегодня разбил сервиз и побил мою девку.

— Проспится, успокоится и попросит у вас прощение, — успокаивал ее командант.

— А пока может учинить смертоубийство.

— Ну, какое там смертоубийство…

— Я боюсь. Он отчаянный.

— Уж, будто и отчаянный? — шутил комендант, крутя усы и поглядывая на красивую Сумароцкую.

— Конечно, отчаянный. Вы его не знаете. Я вам сейчас докажу. Прошение, поданное им на высочайшее имя и возвращенное ему с наддранием, он грозит прибить к шлагбауму для позорища. Пусть, говорит, каждый знает о несправедливости начальства.

Комендант мгновенно выпрямился. Лицо его приняло строгое выражение. Кликнув из соседней комнаты аудитора, он приказал ему написать прошение от имени Сумароцкой.

Как только прошение было подписано Сумароцкой, комендант послал за ее мужем.

Прежде всего у доставленного к коменданту Сумароцкого была отобрана шпага, а затем он был обыскан и посажен на гауптвахту под арест «в предупреждение дерзких поступков».

Комендант, донося о преступлении Сумароцкого начальству, между прочим, упоминал, что «Сумароцкий занимается здесь в городе единою забавою — обыгрывать в бильярдную и картежную игру на немалые суммы». Поэтому, руководствуясь указанием устава о том, чтобы «стараться комендантам истреблять всякого рода на большие суммы игры», он отобрал у Сумароцкого и уничтожил векселя на 800 рублей, выданные купцом Черновым, который был обыгран им на две тысячи рублей.

Против Сумароцкого было возбуждено уголовное преследование в Первом департаменте Псковской палаты суда и расправы. Сумароцкий, не признавая себя виновным, показал, что он никогда не думал прибить наддраное письмо к шлагбауму и никому об этом не говорил, что это была лишь выдумка его жены, которая «решилась злосердие свое обнаружить, ибо едва ли могло где-либо во всей вселенной подобный жены противу мужу случиться поступок. Он же не мог иметь малейшее вероподобие дерзнуть на таковое, рассудку его и совести несвойственное и, тем более, долгу и присяги верноподданного несоответствующее предприятие». Во всяком случае, добавил Сумароцкий, жена должна была донести своевременно.

После этого заявления арестована была и Сумароцкая. Оправдываясь, она показала, что своевременно донести о помыслах мужа она не могла потому, что он ее из дома никуда не отпускал.

В опровержение этого объяснения судом было выведено на справку, что она, во-первых, ходила без разрешения мужа с жалобой к коменданту, и, во-вторых, ездила после ареста мужа к своему отцу в имение.

Донос на мужа Сумароцкой никто из бывших у них в гостях не подтвердил. Один только майор Жуканов показал, что пьяный Сумароцкий сказал, что хочет прибить письмо к шлагбауму, но какое именно письмо не говорил.

Псковская палата суда и расправы 9 марта 1799 года, приступая к разрешению дела, прежде всего сделала ссылку на законы. Указан был 20-й пункт 3-й главы артикулов, в котором говорилось: «Кто против Его Величества Особы хулительными словами погрешит, Его действо и намерение презирать и непристойным образом о том рассуждать будет, оный имеет живота лишен быть и отсечением главы казнен быть. И кто нигде не донес, а ходя и доносить будет, да поздно, и тем время упустит, оному чинить смертную казнь без всякой пощады».

Признавая Сумароцкого и его жену виновными, Псковская палата постановила:

«1. Заслужил он смертную казнь, но поелику указом 1754 г. сентября 30 дня чинить не повелено, то, лишив чинов и дворянства, чинить жестокое наказание кнутом и, заклепав в кандалы, сослать на работу в Нерчинск.

2. Жена донесла не в тот и не на другой день, а через полтора месяца и объяснила не из верноподданного ее долгу и ревности, но из возродившегося уже в ней на мужа неудовольствия, то, лишив ее чести и дворянства, тому же наказанию».

Псковский гражданский губернатор действительный статский советник и кавалер Беклешов 1 апреля 1799 года, представляя дело в Правительствующий Сенат, высказал свое мнение, что «обстоятельство на Сумароцкого недоказанное и, следовательно, остается под сомнением». В виду же того, что Сумароцкий «как по сему, так и по прежним деяниям и по образу жизни его, распутной и развратной, помрачающей звание», он полагал, что его следует сослать на житье. Что же касается до жены Сумароцкого, Беклешов находил, что «намерение состояло не в таком содержании, в каком приняла палата». Тем не менее, в виду «доподлинной известности, что она крайне беспокойного нрава и предосудительной жизни», губернатор полагал, что ее следует тоже сослать.