Шрифт:
Закладка:
Глаза всех присутствующих на площади были прикованы к ней. Ну, ещё бы! Серенький, дождливый денёк, и она здесь, на площади, единственное яркое пятно. Люди у нас одеваются мрачновато. По случаю непогоды все пришли в болоньевых плащах и куртках. Ткань, из которой они пошиты, преимущественно двух цветов — тёмно-синего и чёрного.
Ещё пользуются популярностью матерчатые плащи светло-бежевого цвета, но те под дождём делаются какими-то грязно-серыми. Зачем вообще такие выпускают? Они же только в сухую погоду более или менее прилично выглядят. И предназначение своё — оберегать человека от сырости — плохо выполняют. Промокает эта ткань под дождём.
Редко-редко в городе можно встретить куртку или плащ какого-нибудь другого, например красного или жёлтого, цвета. Не производит отечественная промышленность таких. Праздничными нарядными бабочками выглядят на этом тусклом фоне только зонтики над головами женщин.
Лизанька вырвала свою ручку из маминой руки и бросилась к ней. Лика кинулась было её ловить, но тут же замедлила шаг и остановилась. У неё сегодня тоже туфельки на высоком каблучке. На них не догонит. Да и ладно. Пусть себе бежит! До дороги с едущими по ней машинами далеко, так что не опасно. Антонина остановилась подождать младшую сестрёнку, но тут громко вскрикнула тётя Рита, а вслед за ней завизжали и другие женщины. Она взглянула туда, куда они все смотрели.
Широкими, какими-то дёргаными шагами к ней быстро приближался невысокий, сухощавый мужчина непонятного возраста в расстёгнутом мятом плаще, поднятый воротник и плечи которого потемнели от дождя. Мужчина держал в опущенной руке какой-то сделанный из дерева и воронённой стали короткий и продолговатый предмет. Это было оружие. Обрез? Точно, обрез!
Антоша испугалась его глаз. Круглые, светлые, с нечистыми белками, в обрамлении покрасневших век, глаза эти были направлены прямо на неё и жила в них такая ненависть, что сердце её заледенело. Не успела она до конца погасить улыбку, с которой наблюдала за младшей сестрёнкой, как мужчина яростно выкрикнул:
— Я отомщу за тебя, Господи! — Он направил на неё своё ружьё, и голос его поднялся до визга. — Умри, предательница!
Сверкнул красный огонь, и грянул гром. Эти страшные глаза исчезли за клубами белого дыма. В левую сторону груди ударило, и всё тело пронзила острая боль, как будто в ней теперь торчали сотни наконечников стрел. В голове почему-то мелькнуло: «Себастьян...», — и она сильно ударилась бедром о землю. Оказывается, она упала.
Тоня ещё нашла в себе силы опереться на локоть и повернуть голову в сторону своего обидчика, но видно было плохо. Почему-то потемнело, а те предметы, которые ещё можно было различить, получили кроваво-красную окаёмку. Наверное для того, чтобы их можно было хоть как-то видеть.
Она поняла только, что тот, кто её убил — а в том, что она умирает, она не сомневалась, — что он стрелять больше не будет. Он сам лежал на боку спиной к ней, поджав под себя ногу, а от него шёл к ней незнакомый темноволосый паренёк. Шаги его были широки, но двигался он как в замедленной съёмке, причём с каждым новым шагом делались его движения всё медленнее и неторопливее. Хмурый взгляд парнишки был устремлён на неё, и ей очень хотелось, чтобы он успел дойти, прежде чем она умрёт. Нужно было объяснить ему, что произошла чудовищная ошибка, что она никого и никогда не предавала, что её убили вместо кого-то другого. Но он не успел…
Глава 21. Чудеса чудесные
— Я в тебе не ошибся, Юлька! У тебя превосходные задатки! Отличная реакция, самообладание, способность трезво мыслить в критических ситуациях. Без тебя у меня ничего бы не получилось.
Она невольно улыбнулась, услышав это.
— Ага, знаешь, как страшно было? Я, оказывается, законченная трусиха.
— Нет, Юлька, тут ты ошибаешься! Мне мой учитель как-то сказал: «Знаешь, храбрый человек это ведь не тот, кто не испытывает страха, а тот, кто научился обуздывать свой страх. Мы все боимся. Это заложено в нас природой. Без применения специальных средств задавить в себе страх просто невозможно. Инстинкт самосохранения кричит тебе: «Беги! Спасайся! Это смертельно опасно! Ты умрёшь, если не успеешь убежать!» — а ты наперекор ему идёшь и делаешь то, что нужно сделать. Вот это и есть то, что мы называем отвагой и мужеством».
Серёга помолчал, видимо, обдумывая продолжение. Потом вздохнул и продолжил:
— И ещё одно, Юль. Может быть, это поможет тебе в борьбе с собственными страхами. Я об инстинктах. Так вот, инстинкт самосохранения сформировался в человеке задолго до того, как первая обезьяна встала на задние лапы и вооружилась палкой. Он закончил формироваться ещё в те времена, когда из всего оружия у нашего далёкого предка были лишь когти, зубы и быстрые ноги. С тех пор прошли сотни тысяч лет, но инстинкты в нас остались прежними. Теми, которые управляли нашими пращурами. Ты, например, можешь сидеть в окопе весь обвешанный современным оружием, но твоя сигнальная система об этом оружии ничего не знает и знать не хочет. Для неё ты остаёшься всё тем же зверем, вооружённым лишь тем, что дала ему природа. При малейшей угрозе, превышающей возможности его когтей и зубов, она, как и сотни тысяч лет назад, принимается вопить: «Беги! Это слишком опасно!..» Так что, Юль, ты вовсе не трусиха.
Этот разговор состоялся между ними ночью, когда они уже ехали домой. Почему-то ни ему, ни ей не спалось. Это было странным, если учесть, каким трудным выдался день и сколько им сегодня довелось пережить.
***
После завтрака в столовой техникума они до девяти утра гуляли по городу. Побывали на реке, постояли у воды, побросали камни. Потом Серёга предложил осмотреть местный Кремль. Оказывается, у них здесь тоже Кремль имеется. От него, правда, мало что осталось. Даже крепостная стена оказалась наполовину разобранной. И вообще, непонятно было, где заканчивается крепость и начинается архиерейское подворье. Разочаровались, конечно. Никакого сравнения с московским Кремлём.
Потом вернулись к реке,
