сторонам. Солнце уже успело наполовину скрыться за городской стеной и на землю мягким, но в то же время, зябким покровом начали опускаться серые сумерки. Идти обратно всё-же придётся по темнякам. Твою мать, и факелы с собой не захватили. Ладно, у меня в запасе на такой случай тоже есть парочка фокусов. Как-нибудь выкрутимся.

— Бенна провела операцию сама, — продолжил лекарь, отправившись дальше. Мы молча последовали за ним, — Успешно отняла ногу, промыла и зашила культю. Девочка спасла сотнику жизнь. А её потом обвинили в том, что она искалечила сотника королевского войска. И не только. За те настойки и отвары, что я ей дал для операции, и которые спасли сотнику жизнь, ей обвинили в чернокнижии и сожгли на костре. Меня, как «ученика и заблудшую душу» трогать не стали. Вступился староста, заявив, мол деревне всё ещё нужен какой-никакой знахарь, а этот вон 'к поганой ворожбе не приучен, но врачевать худо бедно умеет, так что я беру его на поруки.

— И ты винишь в её смерти себя… — покачал головой я, переступая через отколовшийся кусок каменной плиты. В этот момент на поросшее мхом надгробие возле тропинки, уселась толстая коричневая птичка. Внешне она напоминала разжиревшего лесного голубя, отличаясь от него лишь окрасом, перьевым хохолком на затылке, да длинным изогнутым клювом. Несколько мгновений пернатая косилась на нас чёрной бусиной своего глаза. Затем нахохлилась, набрала воздуха в грудь и издала протяжный тоскливый крик.

— Вот она твоя «бианши», — хохотнул один из солдат, тыча в птицу пальцем, — Сидит тут, понимаешь орёт и поди жрать просит. Тьху, блин, страху то нагнал такого, шо я чуть было сам портки не обгадил. Духобаба-духобаба. Правильно знахарь то наш гутарил. Нежество и тёмнотость до добра не доведут. Нужно это. Образовавыть… Да тьху блин. Учиться нужно, шоб значица, потом в каждой пичуге духобабу иль ещё какую срань не видеть.

— Ой да иди ты сам знаешь куда, — тихо выругался Годфри, как-то совсем сникнув. Бойцу было явно не по себе, несмотря на то, что его страх оказался обычной лесной птицей.

— Тише. Не перебивайте, — цыкнул на них Освальд, и тут же сам перебил рассказчика, — Слушай, Вернон. Ты же вроде как из этих. Из магов. Вы можете немало, даже если смотреть на Генри, который колдун то — без году неделя. Так почему ж ты свою ученицу то не спас?

— А что я мог, — лекарь попытался говорить спокойно, но я почувствовал, как его голос начал дрожать. Для парня, похоже, это стало личной душевной травмой, — Один против почти двух с половиной сотен. К тому же, я уже говорил, что моя магия другого рода. Я очень плохо владею боевыми заклинаниями. Да и лечащими на самом то деле — не важнецки. Низкий болевой порог — плохо переношу их последствия. Мне куда лучше удаётся работать с энергетической структурой вещества. Или живого существа. Это сложновато объяснить непосвященному, а я не хочу сейчас вдаваться в подробности. Говоря проще, у меня не было возможности её спасти. У Беррена тоже. Он всё ещё лежал без сознания после операции.

— И тоже потом винил себя в её смерти, — задумчиво протянул я.

— Да, — подтвердил Вернон, — Тоже. Он потому и остался в деревне, когда узнал, чем она стала. Вбил себе в голову, что должен избавить нас от того, чем она стала. В каком-то смысле он был прав. Только он и мог это сделать. В прошлом, до того, как податься в королевскую армию, Бернард зарабатывал тем, что охотился на нечисть. На призраков в том числе. Я же… Я бы не смог поднять на неё руку, лишив пускай такого, но всё-таки существования.

— И поэтому она его отпустила, — бросил я, задумчиво почёсывая бороду, — Тогда во время последнего боя.

— Да, — кивнул Вернон, — Она его любила. Даже после смерти. Он её тоже возможно любил где-то в глубине души. Но не мог ответить взаимностью, ведь хранил верность семье, — парень остановился напротив одного из полуразрушенных надгробий и принялся счищать с него мох, освобождая затёртую ветром и замытую дождями надпись, — Откуда ему было знать, что его жена и дочка были давно мертвы. Погибли во время вспышки чумы и были похоронены на этом самом кладбище.

— Так вот, зачем мы сюда пришли, — у меня в голове щёлкнул последний кусочек паззла. Картина наконец-то собралась воедино и… потрясла своей безобразной циничностью, жестокостью, но в то же время — ироничной красотой всего произошедшего, — То письмо, что он тебе дал перед своей последней схваткой. Оно предназначалось его семье?

— Да, — кивнул лекарь, вставая на одно колено возле могилы и доставая из сумки потрёпанный, затёртый и помятый свиток, путешествовавший с ним от самого медовища, — Он знал, что не выживет и хотел попрощаться. Хотел, чтоб они его отпустили и жили дальше.

— Однако он мог уйти, — заметил Освальд, — Вы же сами сказали, что призрак его отпустил. Единственного из всей деревни.

— Не мог, — покачал головой Вернон, кладя свиток на массивную каменную плиту, укрывавшую могилу, — Он считал, что должен защитить её жителей. А, кроме того, хотел всё исправить. Хотел избавить от мучений Бенну, в чьей гибели винил себя всё это время.

— И избавил, умерев в объятиях той, которая его любила даже после смерти, — подытожил я, стараясь не выдавать внезапно появившуюся дрожь в голосе.

— Да, — кивнул Вернон, — Именно так. Вот только по злой иронии судьбы, его жертва всё равно никого не спасла. Трупоеды оставшись без поводыря начали кидаться на всех подряд и в конечном счёте — вырезали село. Спаслись лишь мы четверо. Хотя… — он на мгновение замолчал, — Может быть именно благодаря этому его жертва всё-таки не была напрасной.

Над кладбищем повисла глухая, тяжелая тишина. Мы стояли и смотрели на безмолвный серый камень, под которыми покоились останки семьи того, кто когда-то отдал свою жизнь взамен наших. Стоила ли его жертва того? Стоило ли спасать нас? Или, быть может он желая исправить чужую ошибку, выпустил в мир монстров, за которыми действительно тянется след из крови и трупов. Не знаю. Иногда судьба делает уж слишком сильные выверты, преподнося одни события в совсем другом свете. Что можно с этим сделать? Как можно