что упомянули, мсье, что неприлично богаты!

Крюссен развёл руками:

— Разумеется, от покупки пары штанов я бы не разорился. Но до недавнего времени в этом попросту не было необходимости. Я старался создать для людей, которых привёз сюда, максимально комфортные условия проживания —как здесь, так и на протяжении пути. В каютах парохода, в вагоне поезда, в гостинице, где их разместил. В выставочном павильоне, наконец! Я просто не предполагал, что появится необходимость вывозить кого-то за пределы павильона. Для бедолаг это — натуральный шок, взгляните, как встревожен Риито. А когда такая необходимость возникла, я решил действовать без промедления. Не до обновления гардероба было, уж простите.

— Ясно, — опередив Кристину, сказал я. — А что, собственно, произошло?

— Если верить газетчикам, произошёл прорыв Тьмы. — Крюссен повернулся к Риито. — Giza. Haki?

Этого языка я не знал. Но о чём речь, догадался — Риито вздрогнул и закивал.

— Он знает, что такое Тьма? — спросила Кристина

— Его дед — шаман. Не маг в нашем с вами понимании, но что-то общее есть. В деревне Риито принято считать, что шаманский дар передаётся только старшему мальчику в семье, но я полагаю, что это чушь. Риито видит Тьму, чувствует её. Служащие мне рассказали, что сегодня утром, в павильоне, Риито вёл себя странно. Когда их привезли туда, ни с того ни с сего начал плакать и умолять вернуться в гостиницу. Он твердил: Гиза! Гиза! Верно, приятель? — Крюссен повернулся к Риито.

— Гиза, — обреченно подтвердил тот.

Кристина уговорила его сесть в кресло, но сидел пацан, как на иголках.

— При том, что такое поведение Риито совершенно несвойственно, — продолжил Крюссен. — Он исключительно любознательный, открытый мальчик. Ему — пожалуй, единственному из всех, кого я привёз в Париж, — было чрезвычайно интересно всё, что происходит вокруг. Он ничего не боялся сам и успокаивал своих бестолковых соплеменников. Служащие с ним горя не знали, молиться на него были готовы! И вдруг — истерика. Если я правильно понимаю, бедняжка почувствовал, что будет прорыв.

— Вероятно, — кивнул я. — В этом месте истончилось пространство. К словам Риито, насколько понимаю, никто не прислушался?

— Увы, — Крюссен развёл руками. — Мне о них даже не сообщили. Решили, что не стоит беспокоить из-за такой мелочи. Риито накачали успокоительным, пригрозили, если не утихнет — связать.

— Исключительно гуманно, — фыркнула Кристина.

— Увы, — повторил Крюссен. — Немногие европейцы в состоянии увидеть в жителях Африки таких же людей, какими являются сами. А срывать выставку из-за того, что какой-то сопляк закатил истерику — ну, сами посудите.

— Ясно, — сказал я. — А от нас-то чего вы хотите? Вы сказали, что есть какая-то информация.

— Верно, — кивнул Крюссен. — Надеюсь, что она будет вам полезна в дальнейшей… хм-м, деятельности, иначе я бы сюда не пришёл. — Он повернулся к Риито. Снова перешёл на английский. — Приятель. Ты всё утро талдычил мне про Дюбуа…

— Дюбуа⁈ — ахнула Кристина.

— Именно. Я долго не мог взять в толк, чего Риито от меня хочет. А когда сообразил, принялся искать возможность связаться с вами, мсье Барятинский. Утром я был слегка навеселе, но не настолько, чтобы забыть, кого вы разыскивали.

— Тюба? — напряженно проговорил Риито.

— Да, да, — Крюссен кивнул. — Дюбуа. Повтори то, что ты мне рассказывал… Мальчишка неплохо понимает по-английски, — с гордостью сказал он нам. — И даже пытается говорить.

— Тюба — плохой, — сказал на ломаном английском Риито. — Был… — он задумался, подбирая слово. — Был — никак. Стал — плохой.

— Когда это случилось? — быстро спросил я. — Когда Дюбуа стал плохой?

— Две луны назад.

— Примерно два месяца, — перевёл Крюссен. — Как я вам и говорил.

— Тюба был всё хуже, — напряженно проговорил Риито. — Каждый день — больше. Риито боялся Тюба. Не ходил к нему! И сказал люди: не ходите к Тюба… Риито не знал! — он вдруг вскочил на ноги, сжал кулаки. — Дед не учит Риито! Дед учит только Сокоро. Риито не умел понимать… Но теперь Риито понимает. Увидел. Тюба забрала Гиза!

Парень замолчал. И, тяжело дыша, запрыгнул с ногами в кресло. Обхватил колени руками.

— Собственно, всё, — виновато сказал Крюссен. — Я из этой ахинеи, по правде говоря, мало что понял. Но подумал, что вам это может быть интересно.

— Правильно подумали. — Я подошёл к креслу, в которое забился Риито. — Почему ты стал бояться Дюбуа?

Парень опустил голову.

— Риито не знать, почему. Риито чувствовать страх… Дед не учит Риито понимать! Дед учит только Сокоро.

— Соболезную. У моего деда тоже характер — не сахар… Скажи, Риито. Если ты снова увидишь человека, которого начала забирать Тьма. Ты поймёшь, что с ним происходит?

Риито напряженно наклонил голову. Видимо, не понял вопрос.

— Одну секунду, мсье Барятинский, — Крюссен заговорил на суахили.

— Да, — сказал по-английски Риито, когда он закончил. — Да. Риито понимать.

Он вдруг протянул руку и тронул мою косу. Спросил о чём-то Крюссена. Тот ответил. Глаза Риито засияли.

— О чём вы говорите? — резко спросил я.

— Риито сказал, что вы похожи на великого Шуйя. Я сказал, что ничего удивительного в этом нет, потому что вы действительно весьма могущественный воин.

— На кого?

— на великого Шуйя. Это славный воитель, совершивший множество подвигов. Когда-то, давным-давно, он вознёсся из погребального костра прямиком на небо. С тех пор находится там и наблюдает за тем, что происходит на земле. Когда миру будет грозить Тьма, великий Шуйя явится с небес и всех спасёт. Это очень распространённая легенда, и не только среди африканских народов. Аналоги великого Шуйя можно встретить так же…

— Благодарю, — перебил Крюссена я. — Скажи, Риито. Ты хочешь поехать со мной в Петербург?

— Костя… — ахнула Кристина.

— Государю императору — ура!

Джонатан ворвался в гостиную, пронзив оконное стекло насквозь.

— О-ля-ля, — восхитился Крюссен. — Большая морская чайка — в центре Парижа? Оригинально.

Испуганный Риито сжался в кресле в комок. Ему, выросшему в пустыне, вряд ли доводилось наблюдать вблизи морских чаек. Джонатан посмотрел на Риито укоризненно. Сел на подлокотник.

— Государю императору — ура! — строго сказал он. Для закрепления эффекта тюкнул