И прорабство своё она забросила. Близнецы кое-как тянули лямку, но справлялись плохо.

Бабы деревенские промеж собой жалели Пастухов, всплёскивали руками: «Да что же это, в самом деле… Уж лучше бы безобразничали. Прежде-то хоть весело жили. А так уж совсем и не Пастухи вроде… Беда».

Стали понемногу съезжать от них гастарбайтеры. Грустно было там, не до плова.

Тут и прораб на стройке новый образовался, из восточных, деловой человек, Хаттаб. Назначил его застройщик, откуда-то из бывших республик вызвал. Рабочих новый прораб не знал, что-то там не заладилось.

– Э-э-э, Раяджан всэх знал, всэх правильно управлял… – вздыхали работяги.

Прораб внимательный оказался и не гордый. Пошёл к Райке, посоветоваться.

Стояли они на улице, Райка даже в дом не пригласила. Серьёзный, с сединой в бороде Хаттаб и похудевшая немолодая Райка, мятая, понурая. Он на что-то жаловался, разводил руками, спрашивал. Райка всё вбок смотрела, отвечала неохотно.

Ушёл. А потом снова пришёл, опять к Райке. Тогда уж они вдоль дороги ходили, разговаривали. То есть Хаттаб что-то говорил, а Райка молчала. В руке Хаттаб держал щуплый букетик полевых цветочков, чудно смотрелись эти придорожные стебельки в его пятерне. Хаттаб был большого роста и смешно нагибался, заглядывая Райке в лицо.

Представлялось, как шагал такой серьёзный мусульманин один по шоссе к деревне, а потом сворачивал, лез через заросшую канаву в поле, цветы там собирал. Чудно …

Райка вела себя тихо, иногда поправляла ворот старой футболки, проводила рукой по юбке, будто отряхивалась от чего-то.

На третий раз пришёл Хаттаб уже не к ней, а к Митьке. И попросился на постой, жить, то есть угол снимать попросился.

– Да ты чего? – не понял Митька. – От нас, вон, наоборот, все посъезжали. Райка у нас горюет.

А Хаттаб возьми да и скажи, что не только жить у них, а и за Раюджан свататься собирается.

Тут уж Митька аж присвистнул.

– Ты знаешь… Ты это… Ты с Райкой сам давай. И про жить, и про всё. У нас тут не то, что у вас там. Этот… матриархат у нас.

И отмахнувшись обеими пухлыми руками, Митька поспешил вглубь участка, за сарай. Наверное, Лёху искать, делиться странной новостью.

Райка Хаттаба пустила. На постой. Про женитьбу у того хватило ума не зарекаться.

Вроде совсем ничего и не поменялось. Только ходил теперь повсюду следом за грустной Райкой молчаливый Хаттаб. Она за калитку выйдет с вёдрами, на колодец, Хаттаб молча догонит, вёдра заберёт, пойдут рядом к колодцу. То сумки от автолавки, то картошку с огородов, то так идут. Но он всегда чуть сзади.

Деревенские его приняли. Был Хаттаб совершенный мусульманин, значительный, бородатый. Но ниже бороды вместо обычной у них тёмной рубахи был у Хаттаба толстый свитер с высоким горлом. Это делало его более понятным, похожим на геолога, что ли. К местным обращался он спокойно и осторожно-достойно, упреждая сложность общения с чужаком, сам держал расстояние. К нему привыкли. А ещё подкупала его тихая забота о Райке.

Стали они вместе и на работу ездить, вдвоём прорабствовать. Только она больше не орала, а её и так слушались. Обрадовались своей Раеджан работяги.

Но сама она, сама Райка, так и оставалась как во сне.

Братья задружили с Хаттабом, звали его ласково Хаттабычем. Но иногда, по пьяни, тихо обсуждали:

– Интересно ему будет, когда Райка оживёт! Вот тут уж Хаттабычу придётся…

Так думали все в деревне. И не ошиблись.

Когда он ей предложение сделал, как положено, с большими розами в букете, она всё молчала, теребя тот букет, обрывая с него торчавшие по краям листики, молчала. И только краешек рта вздрагивал, пытаясь улыбнуться.

– Раюшенька! Чего ты хочешь? Я ведь для тебя всё сделаю, всё куплю! Только скажи, – тихо проговорил Хаттаб.

– Купи мне стадо. Купи мне стадо, как у папки было! – крикнула Райка и вдруг заплакала. Заплакала и заколотила, заколотила маленькими острыми кулаками в грудь обнимавшему её Хаттабу. – Хаттабыч, купи мне стадо!

Кончилась её сухая тоска.

* * *

А стадо он ей купил.

Стадо из восьми абсолютно рыжих коров и одного чёрного быка по кличке Шайтан.

Неожиданно оказался Хаттаб довольно состоятельным человеком. То ли просто выпячиваться сразу не хотел среди деревенских, то ли корысти человеческой остерегался, но когда уж они с Райкой поженились, семью Хаттаб поднял. Выкупил заброшенный участок против дома, там коровник построили.

Гастарбайтеров на работу взял, тем паче что и пообстроилась уже вся округа к тому времени, освободились работяги.

Райка поначалу пыталась управиться с дойками сама, но так убегалась с банками-вёдрами, что сдалась и позвала в помощь соседку, в доярки.

Сам Хаттаб работал за троих, и корма закупал, и сено заготавливал. Начал по-умному, один, потом уж Митьку с Лёхой уломал участвовать.

Братья наотрез отказались «убирать дерьмо», но тут же согласились стадо пасти.

Только с выпивкой у них никак не срасталось. В том смысле, что не терпел этого дела Хаттаб. И когда близнецы являлись уж сильно пьяными, даже в дом их не пускал.

– Хаттабыч, а Хаттабыч… ну открой, – ныл Митька, качаясь на пороге и пытаясь ухватить ручку двери. Тут же понуро стоял огромный пёс Черныш, специально заведённый для присмотра за стадом.

Из верхнего окна выглядывал в форточку Хаттаб:

– И не проси. Такого не пущу, сам знаешь.

– Ну меня не пускаешь, так хоть Черныша пусти, – скулил Митька.

– Я прошлый раз его пустил, так за ним и ты просочился! – раздавалось сверху. – В коровник иди, на сеновал, к Шайтану.

– Там Лёха уже… – вздыхал Митька. – Так и его Шайтан чуть не забодал всего. Он пьяных сам знаешь как встречает, Шайтан твой… Я туды боюсь.

– Тогда в сарае спи, – раздавалось сверху, и форточка захлопывалась.

Удивительно, но Райка в их разборках теперь не участвовала. Даже и в окно не выглядывала.

Голос-то звонкий к ней вернулся и снова звучит посреди деревни. Как же с бабами не потарахтеть, без этого не бывает. Но всё же так, как раньше, она уже не шумит. Остепенилась Райка за Хаттабом. Матриархат там у них образовался или патриархат, не ясно, но зажили вроде дружно.

А деревенские сейчас помалкивают, сглазить боятся Пастухов. Стадо деревне нравится.

Утром гонят Пастухи коров по улице. Митька сонный ещё, почёсывается. А Лёха хоть и стал теперь толще брата, а пободрее шагает. При деле они нынче, оба серьёзные: покрикивают на коров, которые тянутся пощипать сирень вдоль заборов. У обоих в руках длинные хлысты, и так это