Отдыхают они редко, но порой на рассвете или на закате Рут сидит на берегу и смотрит на горизонт. Не один месяц миновал после ухода их гостей, и с тех пор Рут больше ни разу не видела, чтобы кто-то шел по берегу. Не видела и судов в море, ни больших, ни маленьких.

Ник и Рут не говорят об Анне, Нине и Билле. Никогда не обсуждают их возможное возвращение или появление других гостей. Но Ник заботится о том, чтобы на берегу всегда дымил костер, и они оба следят, чтобы на песке всегда была видна надпись SOS. Самолетов тоже нет, и они стараются не тешить себя надеждой, что один из них может когда-нибудь появиться, но теперь, когда небо больше не затянуто серостью, думают про спутники и свой призыв о помощи выкладывают из камней крупными буквами.

– Смотри, что-то движется, – Рут показывает на темное небо над их головами, по которому между звездами движется крошечная точка света.

– Где? – Ник склоняет к ней голову.

Рут берет руку Ника и направляет его указательный палец на светящуюся точку, плывущую в черной вышине.

– Вон там.

– А, да, – произносит он. – Падающая звезда, наверное.

– Или шаттл.

– Или спутник с мощной камерой. Давай помашем.

Он берет Рут за запястье и машет светящейся точке ее рукой.

– Kia ora [17], космические путешественники!

Они хохочут, он падает на спину, притягивает ее к себе, касается ее щеки. Его лицо внезапно становится серьезным.

– Ka nui te aroha.

– И что это значит?

– Это значит: я тебя люблю. – От смущения он закрывает глаза.

– Я тоже, дубина. – Она целует его.

Он смеется. Его всегда забавляет, когда она со своим надменным британским акцентом произносит слова или фразы, позаимствованные у него.

* * *

Суровую рутину их повседневности расцвечивают мгновения радости. Часто они не просто довольны своим бытием, а по-настоящему счастливы. Бывает, конечно, и ссорятся – не без этого, – но злятся недолго: знают, что выпустят пар, а к вечеру уже снова будут смеяться вместе.

Рут размышляет о том, что однажды сказал ей отец, когда она плакала из-за очередного парня, имени которого теперь и не вспомнит.

– Это не твой человек, Рути. Настоящая любовь подкрадывается тихо и неожиданно. Это не водоворот страстей, не мучительные страдания. Не «Анна Каренина» и «Грозовой перевал» – те отношения в основе своей порочны. На самом деле ты просто занимаешься своими делами и постепенно осознаешь, что не можешь жить без этого человека.

Рут часто думает о Джиме. Вспоминает, как он, раскрасневшись, кричал, слушая передачу «Время вопросов» [18], или ласково брал маму за руку во время прогулки по рыночной площади в их городке. Ей хотелось бы, чтобы отец знал: наконец-то она поняла, что он был прав.

И еще она очень скучает по книгам. От реальности Рут может скрыться разве что в своих мечтах. Всякий раз, когда Ник собирается в очередной поход за продуктами и вещами, она всегда просит одно: книги. И он находил книги – насквозь пропитавшиеся жидкостью кирпичи с заплесневевшими склеившимися страницами.

Когда Фрэнки было всего несколько месяцев, Рут попросила Ника покопаться в развалинах школы, мимо которой она проходила, когда пришла в городок.

Описала ему расположение одного из пустых классов, в окно которого заглянула, прижимаясь носом к стеклу, в надежде найти помощь. Сказала, что видела там полки с детскими книжками. Рут рассчитывала, что там будут еще и игрушки, бумага, карандаши, краски, но Ник вернулся с пустыми руками.

– Карандаши были, – доложил он, показывая ей несколько деревянных коробочек и одну запечатанную упаковку с поломанными мелками, – а бумаги нет. А без нее что толку от карандашей?

Рут ругает себя за недальновидность: уже в первые дни после катастрофы, пока еще не начались дожди, надо было сообразить, что книги истлеют гораздо раньше, нежели испортятся консервы. Они тогда думали лишь о том, как бы не умереть с голоду, выживали час за часом. Она наблюдает, как Фрэнки изучает каждый камешек, каждую ракушку, все, что находит, и ей физически больно от мысли о том, что ее дочь никогда не прочитает ни одной книжки, ни одного из тех слов, что рисуют миры, которые занимали воображение Рут в детстве.

И она сама рассказывает ей те истории. Рассказывает про Льва и Колдунью, что живут в другом мире, куда можно попасть через платяной шкаф [19], а также о приключениях принцесс и принцев. Книг, которые сдерживали бы полет ее фантазии, нет, и она частенько меняет пол сказочных героев, выводя спящих принцесс из летаргического сна и отправляя молодых женщин путешествовать по неведомым землям.

Ник наблюдает, как Рут, сидя у костра с дочкой на коленях, тихо рассказывает малышке удивительные истории, которые им самим хорошо известны, и, слушая ее вариации, нередко в изумлении вскидывает брови и кривит губы в улыбке.

Сам он тоже рассказывает истории. Истории, которые Рут никогда не слышала, – мифы Новой Зеландии, легенды, что маори передавали из уст в уста своим детям испокон веков. Его истории полны аллегорий. Народные поверья о любознательных животных, глупых людях и богах воды и земли. Рут впитывает каждое слово, зная, что новых историй в ее жизни будет немного.

Но она ошибается.

Вскоре Рут понимает, что, хоть книг больше нет, ничего не мешает ей сочинять собственные истории.

В еще недавно существовавшую реальность можно привнести элементы сказок, которые она помнит, и тем самым вселить надежду на будущее. Признавая, что легкомыслие, эгоизм и глупость привели к тому, что они теперь имеют, она вполне может придумать мир, где жизнь лучше, потому что его обитатели делают правильный выбор.

Каждый вечер Рут ложится рядом с дочерью, гладит ее по густым мягким волосам и, предвосхищая свои собственные сны, начинает очередной рассказ словами: «Давным-давно, Прежде…» Фрэнки с Ником, затаив дыхание, слушают, как вьются ее слова, рисуя иной мир.

28

Она понимает, что в целом все осталось по-прежнему, но с той ночи в октябре, когда она проснулась оттого, что он ей чуть ли не в глотку засунул свой язык, ее отношение к нему в корне изменилось. Алекс все больше и больше ее раздражает. Если раньше ей было приятно, что он заказывает ей напитки, не считаясь с ее пожеланиями, то теперь ее это