В те годы на испытаниях крылатых ракет (особенно это было распространено во время испытаний ракет КСС из состава комплексов «Стрела» и «Сопка») вошел в моду контроль полёта ракеты по всей траектории движения с помощью двух истребителей сопровождения. Делалось это так: в момент пуска ракеты (с корабля или с берега) над точкой старта появлялись два самолёта, которые пристраивались в 120–150 м сзади ракеты и чуть сбоку, держа ракету в поле зрения до самого попадания её в цель (или промаха). По возможности полёт ракеты снимался на пленку кинофотопулемётом.

Была у этих самолётов и вторая задача: если ракета в полёте начинала выполнять не предписанные ей эволюции (по мнению лётчиков, опасные для стреляющего корабля, береговой ПУ, кораблей охраны водного района испытаний и т. д.), то лётчики были обязаны такую ракету уничтожить.

По возвращении самолётов на аэродром лётчики должны были представить в комиссию по проведению испытаний необходимые документы: письменные донесения о наведении ракеты в полёте и пленку кинофотопулемёта.

На лётно-конструкторских испытаниях ракет КСЩ промышленность очень хотела заполучить такие самолёты, и это тоже потребовало дополнительного времени для решения вопроса о выделении самолётов, оформления полётных заданий, инструктажей лётчиков и т. д.

Следует отметить, что самолёты выделили, но услугами их воспользовались только в шести пусках этапа лётно-конструкторских испытаний. Причиной отказа от услуг самолётов послужил трагический случай, происшедший при испытаниях ракет КСС в филиале полигона на мысе Фиолент.

Проводился пуск ракеты с реальной начинкой боевой части, но с уменьшенным количеством взрывчатого вещества (50–55 кг). Один из лётчиков так увлекся наблюдением за ракетой, что в момент попадания ракеты в цель оказался над целью, да ещё на предельно низкой высоте, не предусмотренной полётным заданием. От взрыва ракеты истребитель сразу же ушел под воду, а от лётчика в результате продолжительных поисков обнаружили только кусок кожаной куртки.

После этого случая Главнокомандующий ВМФ СССР своим приказом категорически запретил какие-либо эксперименты с самолётами для сопровождения ракет в полёте. И сделал это совершенно правильно. Ю. С. Кузнецов сообщает, что ему доводилось читать донесения лётчиков после сопроводительных полётов. «Содержание этих донесений ничего такого не давало, чтобы было о чем подумать в группе анализа по поводу удачных и неудачных пусков».

Запрет на использование самолётов послужил толчком к тому, чтобы промышленность быстро сконструировала и освоила производство нового для ракеты прибора, так называемого ограничителя курса и дальности (ОКД). Теперь, если ракета во время полёта выходила за пределы заданных параметров движения, прибор ОКД срабатывал, и ракета самоликвидировалась, не выходя за пределы опасной (запретной) зоны.

Члены комиссии по проведению испытаний долго, в течение нескольких дней, не могли прийти к единому мнению – в каком варианте проводить первую стрельбу с корабли: с головкой самонаведения «РГ-Щука» или только с её макетом. Против стрельбы ракетой, укомплектованной штатной ГСН, выступала гражданская часть комиссии. Они мотивировали это тем, что корабль, уйдя с завода, не опробовал работу ракетного комплекса проведением реального пуска габаритно-весового макета ракеты КСЩ, проще говоря, болванки. Гражданские обосновывали свое мнение тем, что если первый пуск окажется неудачным, то сохранится дорогостоящая ГСН ракеты. Военные члены комиссии в конце концов были вынуждены согласиться с требованиями промышленности, и в результате первый пуск ракеты КСЩ по программе лётно-конструкторских испытаний был спланирован без установки на ракету головки самонаведения и, естественно, без установки мишени.

Эсминец «Бедовый», готовясь к проведению ракетных стрельб, приобрел весьма характерный вид. На нем за первой трубой установили автомашину ЗИЛ-151 с КУНГом (кабина, в которой разместилась радиотелеметрическая станция РТС-3 и другая аппаратура). Преимущество размещения РТС-3 на корабле заключалось в том, что после каждого пуска не надо было ждать расшифровки с записью телеметрических данных по 52-м каналам о работе всех приборов и агрегатов ракеты в полёте с береговых измерительных постов. Специалисты из группы анализа сразу, с места, в ходе полёта ракеты выдавали все необходимые данные.

В период лётно-конструкторских испытаний эсминец «Бедовый» находился большей частью в Феодосийском заливе, а то и подальше в море, и лишь иногда заходил в Феодосийский военный порт. Но и тогда увольнительных на берег команда не получала. За неимением лучшего матросы и офицеры флиртовали с заводскими маляршами, которых было не менее 15 человек.

31 января 1957 г., накануне первого пуска, командиру «Бедового» капитану 2-го ранга О. А. Вестману дали на подпись список специалистов, которые должны были выйти в море на пуск. Внимание командира привлекли две женские фамилии. Первой в списке значилась руководительница группы анализа Т. М. Томашевская, хозяйка того КУНГа, который располагался на корабле за первой трубой.

Ю. С. Кузнецов так описывает эту ситуацию: «Командир читает список, видит женские фамилии и с металлом в голосе заявляет: «Баб в море не возьму!» Сначала все присутствующие восприняли это как шутку. Но О. А. Вестман, как оказалось, шутить не собирался. Сначала его пытался вразумить сам М. В. Орлов, потом старший ведущий от ВМФ К. Д. Гуляев и старший ведущий от полигона И. В. Резонов. О. А. Вестман стоял на своем. Тогда на корабль срочно вызвали начальника полигона генерала И. Н. Дмитриева. Его доводы тоже не оказали на командира корабля никакого впечатления. И только после того, как И. Н. Дмитриев связался с Севастополем и О. А. Вестмана лично «вразумил» начальник штаба флота, командир, скрипя зубами, сдался. Да и куда ему было деваться?»

Как видим, к первому пуску готовились долго и тщательно, но, увы, 2 февраля первый блин вышел комом. «Бедовый» шел шестиузловым ходом сторону мыса Чауда. Замечу, что все пуски ракет этапа лётно-конструкторских испытаний проводились в водной акватории боевого поля полигона между мысами Чауда и Опук. Пусковая установка СМ-59–1 была развернута под углом 80° на правый борт. Дальность стрельбы составляла не менее 50 км. Ветер северный, 10 м/с. Волнение моря до 2-х баллов.

После старта КСЩ набрала высоту 75–80 м, стартовый двигатель ещё работал, но ракета уже начала заваливаться на левое крыло. Стало ясно, что канал крена автопилота АПЛИ-5 не функционирует. Когда стартовик отделился от ракеты, она ещё больше стала заваливаться влево, перевернулась вверх брюхом и упала в воду в 2200 м от корабля на 16-й секунде полёта.

В ходе второго пуска 15 февраля 1957 г. КСЩ пролетела 53,5 км и упала в море. Мишени, как и при первом пуске, не было.

В дальнейшем в качестве мишеней на этапе лётно-конструкторских испытаний использовались два плавсредства: корпус недостроенного лидера проекта 48 «Ереван» (длина мишени 125,1 м, осадка 4,2 м) и корпус трофейной немецкой десантной баржи БСН-20 (длина мишени 86 м, осадка 2,4 м).

Обе мишени были оборудованы:

– уголковыми отражателями типа К-1,25, поднятыми над палубой на специальной ферме высотой 6 м. Как тогда писали в официальных документах: обе мишени имитировали по своей отражательной способности