Шрифт:
Закладка:
Андрей чувствовал, как пробуждается энергия акупунктурних точек. Смычки маленьких китайских скрипочек, словно иглы, проникали в них, порождая пение тибетских поющих чаш и полифонию звуков природы. В какой-то момент началось обнуление всего. Андрей вновь вздрогнул и нашел в себе силы приоткрыть глаза. Неведомый ведущий объявлял низким басом – «Колесо судьбы». Военный дирижер Ян Хуайчанг поднял руки.
Скрипочки и барабаны вновь повисли на кончике его дирижерской палочки – почти прилипли. «Слуги Башмета» сделали вид, что внимательно слушают. Но перебрасываются словами, кто-то смотрит под ноги, кто-то качает головой, будто осуждает чужую гармонию. Она и вправду поселяется в черепной коробке европейца мятущейся обезьяной. Андрей тяжело вздохнул. Обезьяна наконец убежала из его головы, звон в ушах прекратился. Ян Хуайчанг и не думал останавливаться.
Он отправляет по три китайца в боковые проходы. Когда дружно заскрипели смычки и забулькала пипа, те начали дуть в бамбуковые дудочки, подвывая ими, как делают коты темной ночью. Вновь поддавшись китайскому обаянию, Андрей уловил исходящие с кончика бамбуковой палочки дирижера вибрации крылышек мотыльков и утреннего марша муравьев. Затем китайский мандарин прогнал из его головы обезьяну и начал читать свиток на желтой рисовой бумаге с рядами черных иероглифов: «Над великой Янцзы-матушкой сгущаются сумерки. Плеск крупного карпа в речной воронке. В прибрежных камышах бредет цапля и слушает, где квакает лягушка. Над водой летит черная птица. Исчезает в тумане. Из него появляется красно-золотой дракон. Мир замирает в восторге. Глаза рыб, птиц, насекомых и деревьев смотрят на его полет. Желтые воды Янцзы застилает туман. Где-то гнется под ветром бамбук, и колонковая кисточка мандарина усердно прорисовывает новый иероглиф».
В голове заснувшего Андрея Разина обезьяну и китайского мандарина сменили серо-белые длиннорогие волы. Они бредут и месят грязь на рисовом поле. Но воде только легкая рябь, в ней трепещет отражение Луны. На краю поля, из-за ствола огромного священного дерева гинкго показалась морда тигра. Он смотрит на волов и косится на ускользающую тень красного дракона.
* * *
К Андрею шла Сяо Пьяо. Тонкая, в длинном, до пола, обтягивающем красном платье с вышитыми серебряными нитями цветами. По бокам разрезы до середины бедра. Золотая окантовка классического стоячего воротничка. Кант струился вниз, огибал выступ груди, возвращался к солнечному сплетению и сбегал на «темную сторону Луны», в область ниже спины. Золотая змейка делала талию китаянки осязаемой и неестественно тонкой. Таких не бывает. Живую фарфоровую статуэтку венчало изящное личико с характерным разрезом черных глаз, широким разлетом темных подведенных бровей и ярко-красных губ. Темные волосы жестко стянуты в затылок.
– Как вы спали? – спросила девушка-переводчица, обращаясь к обоим сразу.
– Тревожно, – неожиданно ответил Овчинников. – Сначала Конфуций приснился, потом Сунь-Цзы.
– Такое бывает. Все мы тут на службе у китайского руководства и Коммунистической партии Китая, – поддержала шутку «маленькая Пьяо».
Минувшим вечером Всеволод Владимирович сказал Андрею, что «Сяо» по-китайски означает «маленький». Но правдист предупредил, что говорить это слово нужно тихо и неясно. Лучше – просто «товарищ Пьяо». Если не угадаешь с голосовым оттенком, то значение слова может оказаться другим. Вплоть до обращения мужа к жене.
– Завтрак готов, пройдите за мной, – напомнила им переводчица и жестом пригласила пройти в зал. Их разместили в одном из особняков государственной резиденции «Дяоюйтай» в западном районе Пекина. В нем же готовились принимать через месяц президента СССР Горбачева с супругой и старались оказать всяческое почтение его свите. Внешне особняк выглядел огромным сооружением с крышей в стиле пагоды, но современными внутренностями. То есть мрамор на стенах и на полу, палисандровые панели, уходящий в крышу потолок. Резиденция представляла собой огромный зал приемов, где при желании можно было рассадить человек пятьдесят, а то и больше. Посреди зала огромный овальный стол, стены увешаны классическими китайскими пейзажами с преобладанием деревьев и горных долин. Чуть меньше размером – галопирующие кони и стрекозы, затаившиеся в розово-черных цветах. Из центрального зала вверх уходили лестницы с мраморными перилами и ступенями.
На ярусе второго этажа располагались многочисленные апартаменты для членов делегаций. Когда бывшего сироту ставропольского приюта привели в его номер и оставили одного, он не знал, что делать. Такую роскошь видел первый раз в жизни. Это был не гостиничный номер, которых он предостаточно насмотрелся в Западной Сибири. Здесь – не менее полутора сотен метров наборного паркета, потолок от шести-семи метров, огромная гостиная и утопающая во всем шелковом спальня. Еще круче оказалась сверкающая золотом, серебром и хрусталем ванна. Оставаться одному в громадном объеме было страшно, Андрей не мог заснуть. Хотелось пойти к Овчинникову, но не знал, куда того поселили. Правдист же и не думал выручать своего загадочного напарника, появление которого в Пекине он объяснить не мог.
Как было обговорено заранее, ровно в девять утра оба они спустились в зал, где их встретила «маленькая Пьяо». Ее назначили переводчицей двух русских из числа советских журналистов и партийных деятелей, прилетевших в Пекин накануне визита президента СССР Михаила Горбачева. Самого знаменитого советского китаиста, давно работавшего в Китае и знавшего страну лучше многих китайцев, разместили там, где должен был жить во время визита сам Горбачев с Раисой Максимовной. В плане стоял и город Ухань, но эта часть визита оказалась под вопросом, поскольку в самом Пекине накануне приезда отца перестройки начались бурные беспорядки. На площади Тяньаньмэнь ежедневно собирались студенты и всякие-разные личности, чтобы застолбить место и увидеть Горбачева.
«Маленькая Пьяо» подвела гостей не к огромному столу для делегаций, пустовавшему до поры до времени, а к небольшому столику, сервированному специально для двоих в этом же зале. В центре стояла круглая подставка с тарелками. Овчинников принюхался, потер руки и указал Андрею на стул. Сам сел напротив.
Из боковой двери вышли две девушки-официантки. Они встали в нескольких метрах от столика, сложили руки спереди. Сяо Пьяо встала рядом с ними. Все три улыбались. Андрей оглянулся по сторонам.
– Всеволод Владимирович, может, им стулья принести, как-то неудобно – стоят над душой.
– Не вздумай обращаться к ним со всякой ерундой. Такое здесь не принято. Они на службе. Лучше попробуй для начала рисовой кашки. Ее здесь переваривают до состояния клея. Но попробовать стоит. Как у тебя с животом?
– Я детдомовский, мне чем больше, тем лучше.
– К их еде надо привыкнуть. Я не про жареных пауков. Это всё сказки. Но вот переваренный рис – это самое утреннее. – Он начал крутить подставку
