был опасливым человеком и ему не хотелось ввязываться в сомнительные дела. Просьба эмиссара Великой английской ложи не то, чтобы испугала офицера на службе Российской империи, но насторожила, и он уже хотел заканчивать разговор и быстрее избавиться от компании некоего господина, с которым его связывало только масонское братство. Для Брайана долгое время считать себя масоном было в какой-то степени игрой, стремлением казаться передовым, просвещенным, но быть острием тайных игр он не хотел.

— О, нет, мистер О’Шелли, ничего плохого, что могло бы Вам навредить, я делать не собираюсь. Но передвигаться по незнакомому городу, зная только несколько фраз на русском наречии, согласитесь, затруднительно, — Франклин прочел по выражению лица своего собеседника обеспокоенность и поспешил его успокоить.

Одномоментно Брайан перестал быть интересным для Бенджамина. «Американец» понял, что для этого офицера членство в масонской ложе в большей степени статусная игра, но не стремление к изменению несправедливого мира. Назначать этого персонажа магистром, если не удастся договориться с Воронцовым, или еще с кем из высокопоставленных персон, точно нельзя.

*…………*……….*

Ораниенбаум

25 февраля 1750 года

27 февраля 1750 года мы с Екатериной решили дать бал. В коридорах дворцов и домов аристократии «Молодой двор» обвиняли в том, что организовывается мало мероприятий. Уже начинали говорить о том, что я скупердяй и жмот, купаюсь в деньгах, а не думаю о развлечениях для двора. Вот и пришла идея праздника. Тем более, что уже скоро светская жизнь в Петербурге замрет, по крайней мере, в публичной плоскости — Великий пост на дворе.

Но вот так просто убить время я не хотел. Появилось юношеская шальная мысль эпатировать общество. Еще ранее я вспомнил мотивы трех вальсов, помня только, что одно из произведений принадлежит Штраусу толи отцу, толи сыну, о двух других не знал даже и этого. Ну, так и не у кого тогда просить мысленного прощения, за то, что я «сочинил». Давно уже не было музыкальных творений от «гения Просвещения» — наследника российского престола.

Но мало было музыки вальсов, я еще пожелал показать сам танец. И тут я пожалел, что начал воплощать идеи в жизнь. Екатерина, любящая танцевать, уцепилась за новшество с большим энтузиазмом и даже сперва говорила о том, что ей нравится, но изменила свое мнение, как только посмотрела на еще две пары, что репетировали с нами. Теперь моя жена стала противником вальса, бурчала, словно склочная жена, или не «словно», а такая уже и есть на самом деле, о непристойности, но разучивать танец не перестала. Ее стремление выучить новый, как ей казалось, пошлый, танец, держалось на желании шокировать общество. Не вышло из нас озорство юности.

— Петр Федорович, а насколько должно быть открытым платье, чтобы успешно танцевать? — спросила Екатерина.

Я уже хотел что-то сказать, несмотря на то, что и сам мало представлял, как при такой моде сделать возможным платье для вальса, как в зал прямо ворвался Степан Иванович Шешковский.

— Государь-цесаревич! — задыхаясь, видимо бежал, обратился ко мне начальник безопасности, приписанный к Военной коллегии.

— Господа, сударыни, прошу прощения, — сказал я, поцеловал ручку своей озадаченной жены и направился в кабинет.

— Из Англии прибыл некий господин и сразу же направился к английскому послу Мельхиору Гай Диккенсу, — начал докладывать Шешковский, как только закрылась дверь в кабинет.

— Степан Иванович, по вашей озадаченности могу предположить, что этот господин, что встретился с послом, сам король Георг II, иначе, откуда столько волнения? — спросил я спокойным тоном, но эмоциональность Шешковского передавалась и мне.

— Я понимаю, государь-цесаревич, — начал было безопасник, но я осуждающе посмотрел на него, что означало говорить без чинов. — Простите, Петр Федорович, но этот господин первым вопросом спросил у посла о покушении на Вас. Прибыл чуть ли не тайком, спрашивает о покушении, посол его принимает благосклонно. Были и иные противоречия. Мои люди не все записали, но понятно, что спрашивал сей господин о Вас, какие у Вас мануфактуры, что знает посол об Экспедиции. Интересовался, насколько Вы благоволите к Просвещению.

Я не перебивал. Судорожно думал. Что-то кольнуло в сердце. Я боялся присутствия в этом времени иных попаданцев, может потому, что подобной конкуренции никак не хотел, мне хватало и тех сложностей, что имею. Может сей персонаж и не попаданец, да, скорее всего, и во мне взыграла паранойя. Кто? Некий шпион? Английский? Тогда он, наверняка, уже бы знал обо мне немало и не задавал вопросов, ответы на которые мог бы дать каждый второй дворянин Петербурга. Наймит-убийца? Спрашивал же о покушении! Тогда вряд ли стали светить посла, который прекрасно осознает, что только разговоры на эти темы уже предмет следствия для Тайной канцелярии.

— Взять под наблюдение сего господина. Слушать все, что скажет, но не попасться ему на глаза, пока не брать, не чинить неудобств. Пошли в Ропшу за Кондратием, пущай возьмёт кого из казаков и тихо, без шума, когда хоть что еще прояснится, взять того господина и привести ко мне. Или справитесь сами, без казаков? — спросил я, сомневаясь в правильности захвата.

Нужно знать с кем приехал, кто его охраняет, имеется ли вовсе та охрана, что вообще за персонаж, с кем встречался, что ел, пил, был ли с женщиной. Вот посмотрят за ним немного и пусть хватают.

— Козаки нужны, — деловито, уже с настроем на сложную работу, ответил Шешковский.

— Вот за это, в том числе, я и ценю Вас, Степан Иванович, что распределяете свои силы правильно. И, вот что… — я задумался, но мысль пришла, как мне казалось, удачная. — Отошлите этому господину мое приглашение на прием в Ораниенбаум. Смотрите за тем, что делать станет, как поведет себя. Но, не упустите, надумает бежать, берите со всей силой, нежалеючи. Мне же нужно узнать, с кем он встречался, подключайте свои связи, но аккуратно… Если, вдруг, этот господин, исчезнет, сие печальное событие не должно бросить на меня тень.

*…………*……….*

Пригород Парижа

25 февраля 1750 года

Гостиница, в которой гостями может быть чаще сам король, чем кто иной, была домом для женщины, что все никак не отпускает нити управления государством, так как не теряет влияние на короля. Но сегодня не король гостил у Жанны.

Луи Филожен Брюлар, маркиз де Пюизье, государственный секретарь по иностранным делам при короле Людовике XV недолюбливал Жанну-Антуанетту Пуассон, больше известную, как мадам де Попадур. Недолюбливал, но всегда был учтив. Еще бы, мало кто долго задерживается на должности государственного секретаря по иностранным делам, а Брюлар уже работает больше трех лет. Вот и лебезит маркиз, понимает, что кресло под ним пошатывается.

— Мадам, я весьма рад нашей встречи. Позвольте заметить — Ваша красота не способна к увяданию, — старался угодить маркиз, но выходило плохо. Это не молоденькая виконтесса из провинции. Перед ним женщина, которая повелевает самим королем, и дешевые комплементы никак не повлияют на разговор, кроме как могут раздражать фаворитку.

— Оставьте, маркиз, свои ужимки для иных дам. И ответьте даже не мне, а себе. В какую пропасть летит наша благословенная страна? — одернув главу ведомства, начала предметный разговор фаворитка.

— Маркиза, я, признаться, не совсем понимаю Вас. Да, мы проиграли сражение русским, но не потеряли своих земель, удалось отправить конвой в Америку, там сейчас все спокойно, бобровые меха в метрополию идут, — Брюлар, это было отчетливо видно, демонстрировал искреннее непонимание ситуации.

— И почему в дикой России, пусть и немец, но русский наследник, должен понимать ситуацию больше нашего? Вот читайте, маркиз, — де Помпадур передала письмо русского цесаревича Брюлару.

Государственный секретарь читал, но было видно, что для Брюлара текст откровением не был. Он просто не верил в написанное. Мистикой этот пожилой человек не увлекался, а именно ею и попахивало. Разных предсказателей хватало и во Франции, а тут еще из России.

— Месье Нострадамус, — вырвалось у Луи Филожена.

— Эмпирический метод анализа, так могли бы сказать ученые мужи, — маркиза выдернула один из трех листов письма. — Вот тут говориться, что мы, Франция, проиграли в Польше, проиграли в Швеции, можно сказать, что и в Османской империи так же проиграли. В английской Америке более миллиона человек, у нас кратно меньше. Английский флот сильнее и он просто не даст нам нарастить контингент ни в Индии, ни в Америке. Франция перестает быть