В начале 1973 года — к тому времени я уже давно расстался с ООН — приятель прислал мне заметку из одной южноафриканской газеты; в ней говорилось, что запрет на книги Э. Р. Брейтуэйта в ЮАР снят. Я очень удивился и тут же позвонил генеральному консулу ЮАР в Нью-Йорке. Сказал, что только что узнал о снятии запрета с моих книг и в этой связи интересуюсь, не снят ли «запрет» с самого автора.

Генеральный консул был любезен и мил, он пребывал в счастливом неведении относительно меня самого, моих книг и запрета. Он сказал, что проверить, являюсь ли я для ЮАР персоной «нон грата», очень просто: нужно обратиться к правительству ЮАР за визой. Так я и поступил.

Пять месяцев спустя, когда я был абсолютно убежден, что никакой визы не будет, раздался звонок от генерального консула. Виза пришла. Первой моей реакцией было острое отчаяние. Теперь, когда путь был свободен, мысль о поездке приводила меня в трепет. В то же время а честно ли отказываться? Я ведь полностью солидарен с критиками расистского режима в ЮАР, сам являюсь таковым. Почему же не увидеть своими глазами, что там делается, как советовали многие из них? Ведь в конце концов я всего лишь гость и смогу оттуда уехать, когда захочу. И все-таки — а выдержу ли я, пусть даже недолго, унижения, ограничения и ущемления, с которыми неизбежно столкнусь в ЮАР?

Сомнения и страхи терзали меня почище зубной боли, но я знал: отказаться от поездки не смогу.

Стюардесса объявила, что самолет уже над Иоганнесбургом, и я начал мысленно готовиться к первому испытанию. Как вести себя при виде табличек «Только для белых», которые, вполне возможно, висят на будочках паспортного и таможенного контроля?

Но ничего подобного я не увидел. Оказалось, что паспортный контроль осуществляется отдельно для граждан ЮАР и для иностранцев. Паспортист и таможенник обслужили меня беспристрастно и вежливо, и вот я уже вышел из здания аэропорта, готовый ко встрече со всем, что ожидало меня в течение следующего месяца.

Отель был выстроен недавно, он располагался на краю делового квартала и солидно возвышался над оживленным уличным потоком, а окнами смотрел на парк, зеленый оазис среди стали, стекла и бетона. Не успела машина остановиться, как двери отеля распахнулись, и появился швейцар — высокий мускулистый черный. Выглядел он шикарно: серый цилиндр, серо-жемчужный фрак, черный галстук, начищенные до блеска черные башмаки. Он помог мне выбраться из машины и с широкой улыбкой приветствовал меня на неизвестном мне африкаансе, но тут же понял свою ошибку и перешел на английский.

Внутри отель выглядел еще более внушительно. Просторный вестибюль был утыкан кожаными креслами, напоминавшими островки в безбрежном море. Широкая деревянная лестница декорирована прекрасно выполненной резьбой по дереву. Белые сотрудники гостиницы — сама вежливость, само внимание, словно им хорошо известно о моем приезде. Кругом обслуживающий персонал в серых костюмах. Ко мне с положенным апломбом подходит администратор.

— Доброе утро. Надеюсь, хорошо долетели?

— Спасибо, все в порядке.

— Очень рады, что вы остановились у нас.

Он подводит меня к столу, на котором лежат ручки и регистрационные карточки, показывает, что нужно заполнить и где подписаться. Затем провожает меня в номер, большой, удобный и прохладный. Мой багаж несут двое носильщиков. Оба они черные и, я замечаю, не сводят с меня глаз. Когда администратор уходит, один из них обращается ко мне, видимо, на одном из африканских диалектов.

— Не понимаю, — отвечаю я.

— Вы не африканец? — спрашивает он по-английски.

— Нет.

— А откуда вы?

— Из Гайаны. — По лицам вижу, что для них это пустой звук.

— Где это?

— В Южной Америке.

— Америка. Мистер Боб Фостер тоже был из Америки. Вы знаете мистера Боба Фостера, сэр?

— Нет. А кто он?

— Чемпион по боксу. — С гордостью: — Он останавливался здесь, в этом отеле. — Смотрит на меня так, словно сказано что-то очень важное. Я понимающе киваю.

— А вы боксер? — спрашивает он.

— Нет. Я пишу книги.

Интерес его ко мне тотчас же гаснет — видимо, небоксеры ему безразличны. Позже я узнал, что Боб Фостер не просто останавливался здесь, но был почетным гостем и разрезал ленточку при официальном открытии отеля. Узнал я также, что именно в этот отель меня отвезли не случайно.

По законам ЮАР отель имеет право предоставить жилье человеку с небелой кожей только при получении специального разрешения, а такие разрешения выдаются довольно редко. К «небелым» относятся черные, азиаты, а также метисы (или «цветные»). Ирония заключается в том, что принимать небелых гостей имеют право лишь пять отелей высшего разряда. Речь, разумеется, идет об иностранцах — у местных небелых не хватит средств на жизнь в этих отелях, и в любом случае для них это полнейшее безрассудство. Приезжие небелые получают статус «почетный белый», что лишь усугубляет двусмысленность их положения. Это якобы делается для того, чтобы оградить этих гостей от разного рода неловкостей и неудобств, которых иначе не избежать. Впервые, как я выяснил, этого звания удостоились японские бизнесмены, приехавшие в Южную Африку осваивать рынок для товаров своей фирмы. Подвергать их унизительным ограничениям было нельзя, и власти решили на время пребывания в Южной Африке «обелить» их. С той поры все небелые иностранцы именуются в ЮАР «почетными белыми».

В тот же вечер я впервые в ЮАР пошел в гости. Хозяйка — Элен Сузман — знала меня по письмам нашего общего нью-йоркского друга. Депутат прогрессивной партии в парламенте ЮАР, она была известна как решительный критик апартеида. Она пригласила меня на обед, на котором должны были присутствовать и некоторые из ее друзей. По ее предложению я приехал чуть пораньше, до прибытия остальных гостей.

— Что ж, добро пожаловать в Южную Африку. Надеюсь, ваша поездка не пройдет впустую, и вы увидите и услышите немало интересного.

— Спасибо.

— Сколько времени собираетесь пробыть в ЮАР?

— Сколько выдержу, — ответил я.

— Ну, с виду вы человек крепкий, — засмеялась она.

— Я имел в виду не физическое, а моральное состояние, — уточнил я.

— Я тоже. Где намерены побывать, куда хотите поехать?

— Для поездок за пределы Иоганнесбурга я заказал машину с водителем. В городе же, наверное, буду пользоваться общественным транспортом. Ну а посмотреть бы хотел как можно больше, особенно районы, где живут народности банту, бантустаны.

— Теперь эти районы называются «национальными очагами». — Она улыбнулась, придав словам чуть ироническое звучание. — Один совет. Это не Лондон и не Нью-Йорк. Вы не можете сесть в