– Спасибо, сэр, – пробормотал Том.

Он пожал протянутую руку и быстро отвернулся, чтобы не смущать мужчину своими благодарными слезами. Тот так никогда и не узнает, как много он своей щедростью сделал для Тома, почти потерявшего веру в человечество. «После всего этого кошмара меня должна удивлять доброта незнакомых людей», – подумал он. Наверное, что-нибудь в этом роде сказала бы Джулия с ее утешительной наивностью…

Том вышел из комнаты. В душе у него росла тревога. Здание кишело полицейскими, настроенными к нему откровенно враждебно; вряд ли они сильно обрадуются, узнав, что его отпустили на свободу. Том не желал ни секунды лишней оставаться здесь, давая им возможность вымещать на нем свою ненависть. Он вспомнил, что вчера сюда приводили двоих из четверки нападавших, чтобы они посмотрели на него через особое прозрачное зеркало. Том до сих пор не догадывался, что полицейские его попросту обманывали: никого из нападавших в участке и в помине не было. Зато его страх случайно столкнуться с ними в коридоре был вполне реальным.

Он понял, что должен отсюда уходить, и как можно скорее. Том петлял по бесконечным коридорам, пока наконец не увидел застекленные двери, сквозь которые пробивался дневной свет. Он почти бегом направился к ним, то и дело оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что никто за ним не гонится. Но люди вокруг занимались своими делами и разговорами и не обращали на него никакого внимания. Это его немного успокоило, но скорости он не сбавил. Добравшись до дверей, он распахнул их, выскочил наружу и побежал, несмотря на боль – острую в бедре и ноющую во всем теле. Сидя в заточении, он почти не двигался и не замечал этих болезненных симптомов.

Скатившись вниз по ступенькам, он бегом, даже не глядя по сторонам, перелетел через улицу; к счастью, был выходной, и машин на дороге в этот дневной час было мало. На тротуаре он наконец остановился. Огляделся, еще раз удостоверился, что никто его не преследует, и присел на бордюр, немного передохнуть и подумать. Когда он опускался на тротуар, правое бедро пронзила жгучая боль, заставив его поморщиться. Постепенно боль утихла, и Том попытался оценить свое положение.

Он находился где-то в центре Сент-Луиса, в деловом квартале. Народу вокруг было немного. По солнцу он определил, что сейчас между тремя и четырьмя часами дня. У него не было при себе ни пенни, а на выходе из участка никто его не встретил. Фаббри, помнится, утверждал, что семья стоит за него горой и готова поддерживать его во всем, а отец вчера вечером обнял его у лифта с такой нежностью… После этого он не разговаривал ни с тем, ни с другим. Но не могли же они его просто бросить? За последние два дня жизнь Тома сделала столько крутых поворотов, что он уже ни в чем не был уверен. Неужели они и впрямь считают его убийцей? Может, родители решили обрубить с ним всякую связь и предоставить ему в одиночку выпутываться из ужасной истории, в которую он их втянул? Том видел единственный способ это выяснить – позвонить по телефону.

Оглядевшись, он понял, что сидит на парковке; неподалеку стояла телефонная будка. Он заковылял к ней, стараясь аккуратнее передвигать поврежденную ногу. Только подойдя к телефону, он сообразил, что у него нет четвертака, но вспомнил, что есть такая вещь, как звонок за счет абонента. Но по какому номеру звонить? Адрес бабушки с дедушкой он знал наизусть, а вот номер телефона… Обычно он звонил не им, а от них. К тому же их номер знала Джулия, и если надо было предупредить родителей, что он задерживается, он просил позвонить ее. Том прижал к уху трубку и дрожащей рукой набрал 411.

Через минуту оператор соединила его с телефоном по указанному адресу. Бабушка Полли сняла трубку на втором гудке.

– Бабушка? – спросил он, но его заглушил голос оператора.

– Звонок за счет абонента от Тома, принимаете? – гнусаво осведомилась она.

– Конечно! – ответила бабушка Полли, заставив сердце Тома скакнуть от радости.

– Бабушка? – повторил он. – Я на свободе. Меня выпустили, и я не знаю, куда идти. Никто меня не встретил, а денег на такси у меня нет, и неизвестно, где его здесь ловить. Назад в участок я не пойду – вдруг они опять посадят меня за решетку или…

Том говорил быстро, без пауз. Не будь он так взволнован, ему наверняка сделалось бы совестно за свой детский лепет.

– Послушай меня, деточка, все хорошо, – успокоила его бабушка Полли. – Папа с мамой за тобой уже едут. Нам позвонили всего пятнадцать минут назад, и они сразу помчались, так что совсем скоро будут на месте. Сиди там и никуда не уходи, слышишь? Насчет участка не волнуйся. Боишься идти туда – не ходи, верь своей интуиции. Без причины ты бы не испугался. Оставайся на месте – они тебя обязательно найдут.

Том слушал, нервно поддевая пальцем наклейку в уголке телефонного аппарата; слезы безудержно катились по его щекам. Слова бабушки проливались на его душу бальзамом. Любовь и нежность, сквозившие в них, глушили все его страхи. Он знал, что пора вешать трубку, потому что звонок за счет абонента стоил астрономических денег.

– Хорошо, бабушка, я буду ждать здесь. Тогда, наверное, пока – звонок-то за счет абонента, – сказал он. Несмотря на все его усилия, его голос предательски дрожал.

– Что, вот так сразу? – шутливо осведомилась бабушка Полли. – То есть ты сбегаешь из дому, попадаешь в такую передрягу, а теперь не хочешь даже поболтать со мной по телефону? У тебя там что, важная встреча? Настолько важная, что тебе некогда рассказать бабушке, что с тобой случилось?

Том облегченно засмеялся. Она чувствовала его беспокойство и не собиралась вешать трубку, даже если бы этот звонок обошелся ей в половину всех ее сбережений.

– Не помню, Томми, говорила я тебе или нет, но я начала учиться танцевать электрик слайд. И у меня уже получается! Показывала вчера дедушке в гостиной. Он сидел в своем любимом кресле, а я заставила его отложить газету, включила кантри и станцевала. Обожаю танцевать! А ты знаешь такой танец?

– Э-э-э, нет, бабуль, не слышал, – ответил Том.

Он прекрасно понимал, что она старается его отвлечь, но образ бабушки, отжигающей под песню Гарта Брукса, настолько его поразил, что он засмеялся. Бабушкина тактика сработала – вместо того чтобы думать о том, что он стоит в одиночестве на полузаброшенной парковке со сломанным бедром, порушенной жизнью и мыслями о двух погибших двоюродных сестрах,