— В свете текущих событий то, что эта ведьма не понравилась Соломину, характеризует ее как раз с положительной стороны, — справедливо заметила Варвара. — А то, что она не понравилась тебе… Учитывая твой неординарный вкус и то, каких зараз ты имеешь привычку к себе домой притаскивать, женщина, которая не поленилась наговорить тебе гадостей, уже вызывает у меня симпатию. А что ты там говорил насчет Сережи? Он действительно на эту барышню глаз положил?

— Ну, ты же ее видела на записи. И видела, как Серега на нее поглядывал.

— Нормально мы запись только с Соломиным и Мережковой смотрели, а остальное на быстрой перемотке — что я там могла разглядеть. Но девочка вроде симпатичная.

— Она не девочка, она вполне себе взрослая тетенька. Я же говорил тебе, у нее дочери двенадцать. Хотя выглядит она, конечно, вполне, вполне… ну, не в моем вкусе, конечно, в Серегином.

— Ладно, я тебя поняла. Надо мне самой наведаться в «Дамское рукоделие» и на эту ясновидящую посмотреть.

Пока Маша была в школе, Лиза решила проведать Алейникова. Виктор Петрович обрадовался:

— Лиза! Как хорошо, что вы пришли! Как вы себя чувствуете?

— Да я-то что, у меня все нормально. — Она устроилась на неудобном жестком стуле и положила на тумбочку пакет с апельсинами. — Как вы, что врачи говорят?

— Что они скажут, эскулапы, — отмахнулся Алейников. — Инфаркта нет, и слава богу. Прорвемся.

— Сколько вам в больнице оставаться? Неделю, две? Может, вам что-то привезти надо? Одежду или книги? Компьютер?

— Да бог с вами, Лиза, ничего мне не надо. И знаете, даже странно, никогда я госпиталей не любил, всегда старался домой побыстрее — дома, знаете, и стены помогают. А сейчас все равно. Спокойно здесь, тихо… я даже не спрашивал у врача насчет выписки. Боюсь я домой… как представлю, что там никого нет, пусто совсем… в общем, буду в больнице, пока меня здесь держат, а там посмотрим. Но вам я очень рад, посидите со мной, если время есть.

— Конечно, посижу. Хотите, апельсин вам почищу?

— Только если вы половину съедите. Целый я сейчас не осилю. В ящике тумбочки ножик есть и тарелка. И расскажите, что там было дальше после того, как меня в больницу сплавили?

— Ничего интересного. Помощники Котова еще при вас набежали? — Лиза срезала с апельсина шкурку непрерывной тонкой полоской (втайне она гордилась своим умением чистить апельсин «не отрывая ножа»).

— Да. Один даже успел меня немного допросить.

— А потом они дружно немного допрашивали всех остальных. Честно говоря, — она огляделась, не нашла корзинки для мусора, сложила апельсиновую кожуру в пакет и спрятала в сумку, — это было очень долго и очень скучно. А потом надо было все это прочесть. И знаете, они пользуются такими чудовищными словесными конструкциями… вы можете себе представить, что я сумела бы выговорить: «Будучи опрошена как свидетель, к вышеизложенному ничего по существу дела добавить не могу».

Лиза аккуратно разделила апельсин на дольки и протянула тарелку Виктору Петровичу:

— Угощайтесь.

— Спасибо. — Он взял один кусочек, положил в рот. — Вкусный. Попробуйте тоже.

— Обязательно… люблю апельсины. В общем, разошлись мы уже ближе к полуночи. Я думала, такси придется вызывать, но Сережа… в смысле Лихарев сам нас отвез. Сначала вашего зятя домой забросил, потом меня. Вот, собственно, и все.

— Вот и все. — Виктор Петрович рассеянно разглядывал очередную дольку апельсина. — Лиза, вот вы умная женщина, скажите: чего ему не хватало? Жена, дочь, дом — полная чаша. Да, я его не любил, но и не гнобил же! Маришке слова про него плохого ни разу не сказал! В банке он — начальник отдела! Неужели, кроме него, никого на эту должность не нашлось бы? Нет, он, конечно, справляется, неглупый парень и старательный, но вы же понимаете, — он поморщился и вернул дольку на тарелку, — что и потолковее нашлись бы работники на эту должность.

Лиза молчала. А что она могла ответить? «Так в жизни случается»? Впрочем, Алейникову и не нужны были ответы, ему было важнее высказаться самому.

— Главное, я не понимаю: зачем? Он ведь действительно все это ценит — благополучие, состоятельность, возможность причислять себя к среднему классу. Вот именно, средний класс, это как раз про него — во всем средний. Средний человечишко, но хорошо устроенный, а перспективы еще лучше — я ведь не вечный. Помер бы, и действительно все им осталось бы. И всем этим пожертвовать? Родную дочь к смерти приговорить? Лиза, вы можете это объяснить?

— Не могу, — неохотно ответила Лиза, с трудом проглотив кусок ставшего вдруг совершенно безвкусным апельсина. — Но Лену он не убивал. Он в ту ночь с вами был.

— Даже если так, Маришку-то он своими лекарствами до клиники довел. Она у нас, конечно, нервная была, но нормальная! Обычная впечатлительная девочка, добрая.

— Мне показалось, что он сам не знал, что ей дает, честно думал, что успокоительное.

— Да что вы его защищаете все время! Вы же мне сами сказали, чтобы я сыщика нанял, за ним присмотреть!

— Потому что почувствовала какой-то след нехороший. Но я же не ясновидящая. Если бы я могла знать, что он находится под полным влиянием этой женщины…

— И что бы это изменило? Все равно с него все началось, он эту тварь в нашу семью пустил! Я только понять не могу, зачем? Неужели все наши жизни — ладно, моя не в счет, но жизнь Маришки, а главное, Леночки, неужели они так мало значили? Даже если бы… если бы у него все получилось, если бы Котов ничего не нашел, если бы их не заподозрили, ну чего бы он в результате добился? Марина в больнице и неизвестно, когда выйдет, да и выйдет ли? Я бы его, конечно, не выгнал, пусть живет, но и баб в своем доме посторонних не потерпел бы. То есть я бы с него, конечно, верности Маришке не требовал, но что-нибудь одно: или ты ее муж и живешь в ее доме, или у тебя любовь на стороне, так будь добр, к этой самой любви и отправляйся.

— Пузырек с красной наклейкой, — напомнила Лиза. — Не знаю, что там было, но сейчас разработано достаточно много лекарств, подавляющих волю. Месяц, например, регулярного приема — и вы переписали бы на зятя все свое имущество. Так что если иметь в виду материальную составляющую, то смысл был.

— Ходил в примаках, а тут — получил от спятившего тестя наследство и стал сам себе хозяином? — недовольно хмурясь, сформулировал Алейников. — Может, в этом