Женщина приблизилась, спросила время. И Боря знал: нельзя отвечать, нельзя смотреть ей в глаза. Нельзя.

– Шесть часов тридцать пять минут.

– Боже мой, я опоздала.

Боря спросил куда.

Он знал, что вся его жизнь рушится. Знал, но не мог удержать себя.

Рука. Триптих

I

29 декабря, раннее зимнее утро, сумерки. Вы бережетесь, но все-таки наступаете на ледяной накат и летите прямиком в 7-ю палату травматологии (второй корпус, третий этаж), койка вдоль окна.

30 декабря. Вы просыпаетесь в четыре утра, как обычно. Окно занавешено вертикальными жалюзи. Планки разомкнуты. Темные спящие окна дальних домов. Вертолетная площадка. Больничный корпус. Из давнишних, с высокими окнами (все темны). Фасад украшен гирляндами, они светятся выморочным фиолетовым светом. Свет глубокой ночи в купе дальнего поезда.

Рука только что отболела, утихла. Вы берете с тумбочки телефон и, тихо ступая, выбираетесь в маленький коридор. Надеваете маску. Таковы здешние правила. В палате можно без маски. В коридоре никого нет, но вам удобно по правилам. Они вас поддерживают. Ваше пошатнувшееся равновесие.

Каталка у стены. Несколько кресел на колесиках. Дежурной медсестры нет на месте. Светится экран ее компьютера. Дверь в мужскую палату открыта настежь.

Что-то вроде прихожей перед отсеком с платными палатами. Самое тихое, самое надежное место. Удобная скамья. Вы проверяете почту (несколько соболезнующих посланий), проверяете записи в фейсбуке[4]. Спрашивают, какая сломана рука. Левая. Повезло. Да, и голова на месте. Впрочем, не совсем. Вы не помните, как, почему оказались вдруг ранним зимним утром на этой улице недалеко от станции МЦК «Ростокино».

Куда вы направлялись? Откуда? К кому? От кого? Вы не помните.

Вы не ночевали дома?

Странная точечная амнезия. Точка разрыва в непрерывном ходе вашего времени. (Функция с точкой разрыва. Кажется, есть и такие. Можно спросить Яндекс. Точно, есть.)

Открываете карту. Находите улицу, на которой упали.

Панорама. Милый старый район. Пятиэтажки. Рябина. Тихая заветная Москва.

Валя, так ее звали. Худенькая, женственная.

Как только оказалась в палате 29-го, присела на койку, перевела дух, первым делом позвонила Мите. Так, мол, и так, прости, милый, Новый год без меня.

– Ох, – сказал Митя.

– Да. Именно. Ох.

– А я икру достал. Такую. Настоящую. Не магазинную.

– Ну, потом съедим, что же делать. Ты мне вот что скажи, только не пугайся, я ночью дома была?

– Э. Ты чего это, ты головой тоже ударилась?

– Нет. Кажется, нет.

– Ты попроси, чтобы проверили.

– На вопрос ответь.

– Дома, дома.

– Встала во сколько?

– Не представляю. Ты же знаешь, как я сплю под утро. Или забыла?

– Помню, помню. А ты встал во сколько?

– В девять.

– И меня уже не было дома?

– И тебя уже не было дома.

Он спросил, чего принести.

– Хоть посмотрю на тебя.

– Не посмотришь. Карантин. Сумку передашь там внизу, и всё. Записку напиши. Травматология. 7‑я палата. Валентина Иващенко. Здесь над каждой койкой висит листок А4, а на нем жирными буквами пропечатано имя, отчество, фамилия и год рождения, почти как на кладбище, только что года смерти пока нет.

– Шуточки у тебя.

– А что еще мне остается?

– Болит рука?

– Нет. В приемном дядька такие уколы врубил, все онемело.

– Пальцы шевелятся?

– Шевелятся. Кланяются. Привет тебе передают.

Операцию назначили на 31-е. Утром привезли каталку, помогли раздеться, лечь, накрыли по шею простыней, повезли. Тележку вели бойко, поворачивали круто, только держись.

В тамбуре перед операционной лежала бок о бок (борт о борт) с каким-то дедом. Молчали. А вдруг умер? Посмотрела на него. Дышит. Смотрит в потолок.

Долго. Как долго ждать.

Валю увезли первой. Парень (ординатор?) привинчивал что-то сбоку. Анестезиолог колола в подмышку. Пальцы дергало.

Кажется, что рука отдельно от тебя. Подвешена в воздухе вертикально. За большой палец. Определенно кто-то держит руку за большой палец. Что-то они с ней делают в воздухе. Валя ничего не чувствует, кроме этого большого пальца. Ничего.

– Пластинка иностранная, – говорит хирург, – винт легко идет.

Говорит об ординаторе, что он молодец, где-то еще подрабатывает, на шее у родителей не сидит.

Пластинку перевинчивают два раза.

– Зашивай, – командует хирург.

Вот и всё, вот и всё.

Привезли в палату. Очухалась, позвонила Мите.

– Нормально. Всё нормально. Ну что делать, встретите без меня. Салаты Нюрка нарежет. Костик мясо запечет, он умеет. Матвей с Машей тортик принесут. Встретите Новый год, мимо не пропустите, ничего. Нет, Мить, не звони, бесполезно, я этот год просплю. Прилетят феи сна, вот почему. Я не шучу. Всем на ночь обезболивающие вколют, у кого операция была. Так что у вас Дед Мороз, а у нас фея.

Митя молчал.

– Мить. Ты где?

– Дома. Я чего-то не помню, где у нас рюмки. Такие. Чешские.

– В буфете.

– Не вижу.

– Наверху. Вторая полка.

– Не вижу.

– Конечно, не видишь, их кастрюля загораживает.

– А. Точно!

– Мить.

– А.

– Второго меня уже выпишут.

– Во сколько? Я тебя встречу.

– К часу примерно. Плюс-минус.

– К двенадцати буду. Может, тебе что-нибудь вкусненькое сегодня привезти? Я прям щас, мигом.

– Не хочу.

– Валя.

– А.

– Ты не поверишь, но я еще никогда в жизни не ночевал один дома.

– И как оно?

– Так себе.

– Ну. В эту ночь вас много будет. А второго меня выпишут.

– Да. Скорей бы.

– Да. Народ? Ничего народ. Старуха все кричит, что вода течет из стиральной машинки. Бредит наяву.

Проснулась в четыре. Как обычно.

1 января 2021 года. Спасибо, смартфон, вижу.

За окном сумерки. Флаг колеблется над вертолетной площадкой. В дальних и ближних окнах темно. Химическим фиолетовым светом мерцают гирлянды. Рука побаливает.

Да к черту всё!

Валентина с трудом одевается. Уговаривает покалеченную руку: спокойно, не волнуйся, мы аккуратно. Вот.

И молнию застегнула на джинсах. И свитер надела. Благо модный, широкий. Пальто и сапоги забрали в приемном отделении. Да плевать. Потом, после. Выбралась в маленький коридор. Маску да, надела.

Мерцает экран компьютера. Дежурной медсестры нет, спит где-нибудь в закутке.

Валентина спускалась медленно, со ступени на ступень. На счет раз-два. Раз. Два. Раз. Два. Вышла из боковой двери. Удивилась громадному пространству. Вызвала такси.

В квартире было тихо. Всё. Отшумели. Угомонились.

На столе в большой кухне громоздится неубранная посуда. Порожние бутылки стояли на полу. Не так уж много и выпили. Салат не доели и в холодильник не убрали. На выброс. Понюхала. Да нет, вроде ничего. Нашла чистую ложку. Доела. Салат – классика, оливье.

Майонезу многовато. Нет, рука, молчи. Не мучай меня. Таблеточку хочешь? Нурофенчик. Тебе понравится.

Проглотила таблеточку. Водой из чайника запила.

Елка посреди комнаты, настоящая, большая, под потолок. В