– Дай руки. Обе.

Фамка исподлобья покосилась на протянутые к ней костлявые клешни с длинными узловатыми пальцами.

– Зачем?

– Так надо.

– Они грязные.

– Ничего. Я выдержу.

Мог бы и не глядеть на нее в упор своими жуткими затягивающими глазищами. Фамка все равно бы послушалась. И ничего не почувствовала. Ни жара, ни холода, ни боли. Руки как руки, сухие, шершавые, цепкие. Ее собственные, заскорузлые от работы лапки просто лежали в его неподвижных ладонях. Вот только лучше бы он на нее не смотрел.

– Я не умираю, – сказала она, желая, чтоб все это поскорей кончилось, – и у меня ничего не болит.

Но крайн смотрел, и лицо его медленно смягчалось. Губы сложились в слабое подобие обычной, не драконьей улыбки.

– Ну надо же, – задумчиво протянул он, – даже лучше, чем я думал. Иди сюда, рыжая, полюбуйся на свою подружку.

Жданка, не заставляя себя ждать, подскочила к ним и тоже уставилась на Фамку.

– Ух ты!

– Нравится?

– Еще бы! А как это?

– А вот так, – насмешливо сказал крайн и разжал пальцы.

Фамка так и осталась стоять столбом.

– Расскажи ей.

Жданка запрыгала, не в силах стоять спокойно.

– У тебя волосы – во, во-от такие! Глаза – во, черные-пречерные! И сама ты такая вся… ну такая… – Жданка встала на цыпочки, выпятила грудь, попыталась пройтись павой, но споткнулась и едва не грохнулась носом об стол.

Крайн смотрел на нее и откровенно забавлялся.

– За князя тебя выдадим, госпожа Хелена. Или за принца. Будешь княгиней – вспомни о нас, сирых и убогих, – заявил он, принимаясь за остывающую похлебку.

Маленькая, сутулая, востроносая Фамка закусила кончик тощей косицы.

– Ну и чё это было?

– Воплощение. То, что должно быть. То, что могло бы быть, если бы…

– Если бы что?

– Если бы тебя кормили досыта и не морили работой.

– Никто меня не морил. Я сама…

– Если бы вы жили в доме, а не мерзли в развалившемся курятнике.

– И вовсе это не курятник…

– Если бы хоть один человек любил тебя.

– Но мать…

– Если бы твой отец не бросил твою мать еще до твоего рождения.

– Он не бросил. Его убили во время первой осады.

– Если бы не эта проклятая война.

Тут уж Фамка не нашлась что возразить. Стояла, насупившись, грызла кончик косы.

– Ой, – встряла Жданка, – а можно мне? Я тоже хочу, ну… это… воплощение.

– Не стоит труда, – усмехнулся крайн, вытягиваясь на лежанке. – Я тебя и так насквозь вижу.

– А что? Что видите-то?

Крайн приподнялся на локте, поманил ее к себе.

– Тебя, рыжая, не достоин ни один принц, – шепнул он в давно не мытое ушко, – чистое золото внутри и снаружи. Замуж – только за прекрасного крайна.

Жданка радостно засмеялась.

– А теперь отстань от меня, я спать хочу.

* * *

– Ну вот, – тихо ворчала Фамка, собирая ужин и косясь на желтое черепообразное лицо на лежанке, – безумно прекрасный крайн у нас уже есть. Осталось где-то раздобыть принца.

– Так это же совсем просто. Давай Варку попросим, – предложила Жданка, – настоящий принц, даже еще лучше.

– Ну чё Варка-то? Чуть что, так сразу Варка, – хрипло сказали с порога. Настоящий принц приволок охапку дров, грохнул у печки.

– Да вот, Фамка за тебя замуж хочет, – ляпнула Жданка.

Варка поперхнулся. Исхудавшее, но все еще безупречное лицо искривилось, будто ему насильно натолкали полный рот горькой полыни.

– И ты туда же! – простонал он. – Уж от кого, от кого, а от тебя я не ожидал…

Конец фразы заглушил язвительный хохот застывшей в дверях Ланки.

– Тихо, – цыкнула на нее Жданка, – разбудишь.

Но крайн спал крепко. Фамка ничего объяснять не стала. Вытерла руки о подол заношенной юбки, молча ушла за печку, а уж оттуда прошмыгнула в чуланчик. В чуланчике было холодно и темно. Фамка нащупала старый сундук, села, погладила скользкую крышку. На крайна она уже не злилась. Все-таки он заботился о ней тогда, в Липовце. О Фамке мало кто заботился. Такое она ценила и никогда не забывала.

Но Варка, с которым плечом к плечу они протянули два тяжких месяца… Который никогда не давал понять, что она ему не ровня… Который всегда вступался за нее… И вдруг такое отвращение. Но ведь он не со зла. Просто сказал, что думал. Дура. Ду-ура. Возомнила о себе. Синеглазого принца ей подавай. Правильно он разозлился. Черная кость, нечистая кровь – а туда же. Дура. Пугало огородное.

В чулан проскользнул тусклый луч света, а вслед за ним проник Варка, локтем толкнул назад скрипучую дверь, уселся на сундук рядом с Фамкой.

– Фамочка…

– Отвали.

– Ты это… обиделась, что ли?

– Пошел вон.

– А чё я такого сказал-то? Жданка, дура, ляпнула глупость, вот я и завелся. Меня, если хочешь знать, все это уже до печенок допекло. Ну ладно, девчонки, с ними даже забавно бывает.

«Ага, – злобно подумала Фамка, – забавно ему».

– Но когда взрослые девки… лыбятся как дуры, хихикают и руками цепляют… Или вовсе старые тетки… Сядут и пялятся как кот на сметану. У меня эта красота уже вот где! Завтра найду нож, волосы отрежу к свиньям собачьим… и на лице нарисую шрам какой пострашнее. А то уже выйти никуда нельзя.

– Волосы все равно отрастут. И шрам не поможет. Сам потом пожалеешь.

– Ни за что! – с чувством возразил Варка.

– Пожалеешь. Встретишь какую-нибудь, какая тебе самому понравится, тут же и пожалеешь.

Фамка представила кого-нибудь вроде Иланы и не удержалась, всхлипнула. Хорошо, что Варка ее лица не видит.

Конечно, он ничего не видел, но слух имел хороший.

– Эй, ты что? Ты что же, и вправду, что ли?..

– Да, – выдохнула в темноту Фамка. – Нет… Не знаю я ничего…

Целую минуту Варка сопел, обдумывая ее слова.

– Это и есть женская логика? – беспомощно спросил он. – А то я как-то что-то не очень…

Фамка опять всхлипнула. Рядом завозились. На плечи и спину легла тяжелая лохматая душегрейка, а поверх нее крепкая Варкина рука.

– Фамочка, – убедительно сказал Варка, – без тебя я бы здесь умом тронулся. Совсем. Ты такая… Я для тебя… ну что хочешь… жизнь отдам.

«И ведь не врет, – мелькнуло в голове у Фамки, – правда так думает».