В этот раз привезли за город в лес. Значит долго говорить не будут. Ушатают и прикопают. Свободин стоял возле машины в длинном пальто, в перчатках. Ждал. Голова снова не покрыта и седина его в глаза бросается. Он за это время, кажется, осунулся и сам на себя мало был похож. А рядом с ним…Как неожиданно. В этот раз не один? В этот раз с сыночком? Помирились, да? Как там говорят? Горе объединяет?

— Ты что наделал, мразота? Ты за что мне мстишь, маленькая тварь?

Рыкнул Свободин старший и сделал шаг ко мне.

— Мщу? Вы себе льстите. Я думать о вас забыл!

— Ты к дочке моей зачем полез, ублюдина? Изначально зачем? Вы ведь не просто так познакомились?

— Так мне сынок ваш заплатил, вы не знали?

Останавливается и внимательно смотрит на меня. Потом оборачивается к сыну. У того на лице недоумение, он явно растерян.

— Бред!

— Та ладно? Серьезно? Как легко можно было убрать ненужную наследницу, вычеркнуть из завещания. Всего лишь оскверинить, всего лишь сделать так, чтлб в ней разочаровались. Ты ведь ничем не побрезговал? Нашел для нее лучшего мальчика по вызову!

— Что он несет? — Свободин повернулся к сыну и его густые брови сошлись на переносице. А мне нравилось.

— Как забавно, что вы решили прибить меня вместе. Папочка с сынком. Семейная месть ублюдку, опорочившему дочь и сестру. Только вначале спросите у вашего сына как он выбирал для нее мужика…для вашей дочери, и как потом заставил его слиться. Он даже придумал, что вы мой отец.

— Сукааа!

Руслан бросился ко мне и ударил в солнечное сплетение так что дух на хрен перехватило, я схватил горлом воздух. Ничего. Насрать. И не такое уже проходили.

— В моем кармане сотовый, там последний разговор на диктофоне. Послушайте, Геннадий Арсеньевич. Вам интересно будет.

— Какой на хер телефон! Ты врешь, сукин сын! Ты к моей сестре какого хера полез? Ты ведь сам ее нашел!

Говорит и бьет так, что у меня, сука, глаза закатываются.

— Стой! Стой! Руслан! Давайте его сотовый!

— Папа! Да, врет он все! Что там уже может быть?

Я заплывшими глазами смотрю, как они ковыряются в моих карманах. Руслан выхватывает сотовый, но Свободин успевает выбить его из рук сына и поднимает с пожухлых листьев.

* * *

— Отпусти…ты делаешь мне больно!

Разжал пальцы, опуская ее на пол, но не давая даже пошевелиться.

— Откуда мне знать, что ты не наделал копий?

— Не наделал. Ты знаешь, что, если сказал так и есть. Тебе придется мне поверить!

Покрутил перед ее носом флешкой.

— Говори!

— Свободин встретился со мной…ему нужна была моя помощь. После той аварии…если ты знаешь о чем я. Отец лишил его наследства и выгнал из дома. Все свое состояние он переписал на Диану, на свою единственную дочь. Он возлагал на нее огромные надежды. Для того чтобы вырасти снова в глазах отца нужно было опустить Диану…для этого наняли тебя.

— Сука! Ублюдок! Хренов сукин сын! А моя мать?

— Ты все начал портить!

— Какая ему была на хрен разница!

— Ну а вдруг отец все оставит внуку….ты об этом не думал? Если Диана умрет, а еще и сделает аборт разве это не решит все проблемы? Я тебе этого не говорила! Дай сюда флешку!

* * *

— И ты поверишь какой-то там…я понятия не имею кто это! Меня подставили!

Это были мгновения, когда я смог вырваться. Дернул плечами и просто оказался на свободе. Перед глазами адская пелена. Черная. Такая беспросветная, что кажется она весь дневной свет сожрала. Бросился на братца. Повалил на землю и жестко, метко в грудак, в голову, по ребрам. Быстро и рвано.

— За Диану! За ребёнка! За меня! За Диану!

Чувствую, каак меня оттаскивают, как самого прессуют жестко, сильно, но отпустить мразоту не могу. Меня словно врастило в него, меня ненавистью прижгло так, что я бью и остановиться не могу. Пока не отшвырнули и не отлетел на несколько метров, не оглушили ударом по голове. А я боли не чувствую, потому что внутри так больно, что кажется сейчас сгорю, заполыхаю как факел.

Пищит Руслан, но Свободин держит сотовый и смотрит на сына. Несколько минут, не моргая. Потом телефоном по лицу, так что нос в кровь и тот корчится от боли, сгибаясь пополам.

— Поехали! — кивает мне и его люди снова толкают меня к машине. — Я с тобой не закончил!

— Папа! Стой! Папа!

— Глаза чтоб тебя мои, мразь, не видели! Думаешь я не знаю про наркоту? Думаешь не знаю про долги? Я только понять хотел…до какой степени ты можешь опуститься! Мог бы сам бы пристрелил!

Глава 20

Она напоминала мне солнце. И это не имело никакого отношения к ее внешности. Она освещала меня самого изнутри даже в моменты, когда меня душило приступами самого жуткого мрака. Она заставляла меня жадно хотеть жить… Она вливала в меня дикую силу и ощущение, что я могу так много, как не мог бы никогда без нее. Я начал забывать о той тьме, которая тянула за мной свои щупальца и пыталась погрузить в черную, ледяную воду, из которой уже нет возможности выплыть. Это началось еще с детства, когда умер отец, паническое ощущение, что меня затягивает в воронку и что эта жизнь перекрутит меня, как в мясорубке, и выплюнет мои раздробленные кости.

(с) Ульяна Соболева. Бумажные крылья

Ольга Ивановна устало откинулась на спинку кресла, и потерла кончиками пальцев виски, после двенадцати часов работы голова раскалывалась на части. Взглянула на настенные часы — как всегда засиделась. Мед персонал рванул домой закупать подарки, приемный покой украсили. Скромно, но с намеком на праздник. Да, в их отделении для тяжело больных тоже хочется, чтоб было ощущение какого-то чуда.

И ей уходить отсюда не хотелось…дети у мамы, собака тоже с ними. И что ей там самой в четырех стенах сидеть? Одиночество…как остро оно ощущается во время праздников.

Говорят, врачи со временем становятся циниками, а она все ждет не дождётся, когда ее время настанет. Каждая смерть шрамом в памяти. Личное кладбище в душе, где бережно хранятся фамилии…чаще диагнозы и лица. Их лица. Тех, кому она не смогла помочь. Иногда лица их родных и много боли. Почему-то она помнит именно их, а не счастливые улыбки выздоровевших пациентов, их благодарственные письма, звонки по