Шрифт:
Закладка:
– Не стоит. Бедная девушка здесь вообще ни при чем. Очередной приступ могло спровоцировать что угодно. Я вам говорил, что отклонения у Ивана могут приобрести совершенно непредсказуемый характер. Предупреждал, что подобные эпизоды могут запросто закончиться инсультом. Я второй раз по вашей просьбе снижаю дозировку – и вот к чему это приводит. Сначала жену едва стулом не забил, теперь сам… Понимаете, у психотика мозг в момент кризиса кипит как котел – никакие сосуды не выдержат! Ладно Иван, но вы-то взрослый, адекватный человек, могли как-то повлиять…
– Да не слушается он меня! – сорвалась на рыдания Анна Евгеньевна. – Я ему – Ваня-Ваня, а ему что в лоб, что по лбу…
– Ну-ну, чего теперь-то себя грызть? – Павел Семенович неловко похлопал женщину по плечу, та вздрогнула. – А почему эта ваша… как ее, Слинкина? Почему она скорую не вызвала?
– Да она давно уже в город перебралась, дом забросила. Не знаю, чего Ванюша туда поехал.
– Ладно. Давайте конструктивно. – Павел Семенович извлек из портфеля какие-то буклеты. – У меня есть хорошие медикаменты, качественная программа реабилитации, палата опять же индивидуальная. Чудес не обещаю, но подлечим за скромные…
Психиатр назвал сумму. Анна Евгеньевна ахнула:
– Да откуда у нас такие деньги?!
– Не знаю. Украдите. Заработайте. Возьмите кредит, – холодно пожал плечами психиатр. – Ну или давайте я сейчас бригаду кликну – поступит в общее отделение. А что, там ничем не хуже, вы видели. Разве что мочой попахивает, ну и препараты попроще. Вы же там бывали?
Анна Евгеньевна всхлипнула. Павел Семенович смягчился:
– Ладно. Не убивайтесь. Есть вариант один… – Психиатр перешел на интимный полушепот. – Вам все равно на двоих этой квартиры многовато, да еще и теперь, когда Иван… В общем, я предлагаю следующее – вы на меня его долю переписываете, и я вашего сына размещаю в лучшей палате со всеми удобствами и заказываю препараты из Израиля, по внутреннему ценнику. А? Вы с решением не спешите, обдумайте все. Я позвоню на неделе.
Павел Семенович похлопал Анну Евгеньевну по дрожащему плечу, встал из-за стола и начал собираться. Но хозяйка всполошилась:
– Доктор, подождите! Там с ним бумаги нашли!
– Какие бумаги? Вы извините, у меня скоро встреча…
– Ну взгляните быстренько! Ванечка ими прямо бредил! Говорил, уникальный материал, премия едва ли не Нобелевская…
– Нобелевская? – усмехнулся психиатр, но в голосе сквозил интерес.
– Да, говорил, если опубликовать – будут и гранты и премии… Я сейчас принесу!
– Ну несите-несите, поглядим…
Стоило пожилой женщине вернуться на кухню с набухшей от влаги папкой, как Зайцев вжался в кресло и, продолжая пялиться в потолок, заверещал с надрывом:
– Намощ! Намощ!
Под несчастным растеклась лужа.
– Ох, не опять так снова! – с досадой всплеснула руками Анна Евгеньевна и пошла за тряпкой.
Павел Семенович скорее схватил папку и отвернулся от больного к окну, чтобы не спровоцировать еще один приступ. Открыл. Заголовок гласил: «Пооытя». Искалеченное болезненным сознанием пациента слово сразу бросилось в глаза. Что это значит? «По наитию»? «Простите»? «Помогите»? Машинально психиатр принялся читать:
«В стародавние времена в некоем царстве-государстве повадилось страшное чудище людей жрать. Ростом выше сосен, глазища что колодцы пекельные, пламенем адским горят, в пасти клычища да зубища железные один другого больше. Идет – земля трясется, летит – гром гремит…»
Вдруг дом будто тряхануло. Боковое зрение Павла Семеновича отметило в вечерней мгле, отделенной от кухни тонким тюлем, шевеление чего-то громадного, неповоротливого. Вспыхнули, ослепляя, два циклопических глаза, сверкнула молния. Лампочка в кухне погасла, и остался лишь болезненно-белый свет из глаз страшилища. Психиатр почувствовал себя точно на хирургическом столе под бестеневой лампой. Внутренности сжались в ожидании хищного прикосновения скальпеля. Воспаленное воображение различило что-то похожее на клыки…
– Твою мать, Вадим! Куда ты дергаешься?
– Да просто ручник не сработал…
– Херник у тебя не сработал! Из-за тебя весь дом обесточили!
Ругань рабочих с улицы отрезвила Павла Семеновича, вырвала из внезапно накатившего кошмара. Головой монстра со светящимися глазами оказалась обыкновенная люлька для высотных работ, растущая из горбатого ЗИЛа; горящими очами – прожекторы по ее краю, а за клыки он принял всего лишь прутья самой люльки. Никакой грозы, конечно же, тоже не было – искрил провод на столбе, поврежденный нерадивыми электриками. Совершенно машинально психиатр вновь опустил взгляд на текст, и света от «глаз чудовища» вполне хватило, чтобы Павел Семенович прочел следующую строчку и испытал странное щемящее чувство, будто твердая и хорошо знакомая ему реальность ползет по швам, аки рубаха нештопаная:
«И жил в том городе один жадный лекарь, что решил обобрать бедную вдову…»
Сергей Лёвин. Искры
17.55
Нина Богданова
Звонок на пульт поступил, когда на улице совсем завечерело и очень хотелось поскорее домой, лечь на диван, смотреть «мыло» и пить глинтвейн.
Нина подняла трубку, свободной рукой листая в мобильнике ленту соцсети. С трудом сдерживая зевок, сказала: «Пожарная охрана. Здравствуйте» – и услышала то, от чего внутри похолодело и пятничный вечер сразу перестал казаться скучным.
– Девушка, девушка! Плавни горят! – прокричал голос в динамике. Нина будто увидела звонящую: немолодая, но еще и не возрастная учительница. Или врач. Но непременно интеллигентной профессии. Интонации выдали. Нина, работавшая диспетчером больше десяти лет, распознавала, что за человек с ней говорит, легко и практически безошибочно.
– Где очаг? – спохватилась она. – Вы откуда звоните? Назовите адрес.
– Из Чембурки я. На окраине живу, на Озерной, двадцать семь. Перед окнами все полыхает, метров триста перед домом. Может, четыреста. Точнее не скажу.
От Анапы хутор в пяти километрах. Вечерние пятничные пробки на выезде помешают, но караул прибудет быстро, прикинула Нина.
– Не переживайте, пожалуйста. Я сейчас же направлю к вам бригаду.
Тон Богдановой действовал как успокаивающее. С той стороны провода с облегчением выдохнули:
– Спасибо!
– Ожидайте.
Нина повесила трубку, но аппарат вновь взорвался трелью. Нахмурившись, она поняла, что в ближайшие часы говорить придется много. Даже слишком.
18.03
Огник
– Мам, а мам? Ма-а-ам! Можно конфетку?
Стриженный так коротко, что кажется лысым, Лёша заходит в зал. Впрочем, назвать комнатенку залом можно с большой натяжкой. Она просто самая большая в их старом доме.
Мама спит на диване. На столе рядом бутылка. Жидкости мало, на два пальца.
– Мам, а мам?
Она не открывает глаз, раздраженно мычит, Лёша не понимает. И решает, что это «да». Шлепает тапочками на кухню.
В раковине гора грязной посуды. Мама все реже ее моет. Ей лень. Лёша
