уступив золото опытным старичкам. Говорят, что после этого у нашей пары был серьёзный разговор, после которого Алиса покинула комнату мальчиков в слезах. Однако утверждать, что данная информация была достоверной — я не могла, она со мной об этом не разговаривала.

Татьяна и Кирилл прекрасно откатали короткую программу и сегодня предстоял решающий рывок — идеальный прокат произвольной.

К моменту разминки первой группы участников наша команда — из меня, Марка и Алиса — оказалась на трибунах, в той самой зоне, которую отводят специально для спортсменов.

Это было чем-то из ряда вон выходящим. Рядом со мной сидели звёзды всех величин. Там были и те, кто уже не первый год подтверждают свой статус лучших, и те, кто только поднимается на пьедестал.

На самом деле, мне казалось, что они вовсе не будут обращать на меня внимание. Но поскольку каждый раз я появлялась в компании чемпионов, меня сразу же приметили. Многие спрашивали откуда я и почему не выступаю в общем зачёте. Огромное спасибо Алисе, которая постоянно выручала меня и отвечала на все эти вопросы, поскольку в данной ситуация я не могла связать и двух слов.

Когда на льду наконец-то показались наши ребята, я затаила дыхание. Мне стало в два раза страшнее. В тот момент казалось, что я стою где-то рядом с Татьяной и Кириллом, и тоже должна откатать программу.

Пару секунд тишины, а после по льду разлилась музыка. Элемент за элементом исполнялся без малейшей ошибки. Тренера за бортом и вовсе были готовы прыгать от радости от столь прекрасного проката, предвкушая как их ученики будут подниматься на пьедестал с золотом на шее, однако радоваться было нечему.

Последним прыжковым элементом в программе ребят стоял выброс в тройной Риттбергер, с которого Татьяна неудачно приземлилась на копчик.

Алиса скривилась, а Марк выругался. Они явно почувствовали боль своих товарищей, поскольку для них это было также знакомо, как и для меня.

Падения всегда ощущались одинаково — это больно, исключений не бывало. Но лишь до того момента, пока ты можешь чувствовать эту боль.

Выходя со льда, ребята понимали, что золотых медалей им уже не видать. Лия подала им чехлы, накидывая на плечи Совиньковой тёплую спортивную кофту и передавая брату такую же, начала помогать в работе тренерского штаба.

Русаков начал что-то бурно обсуждать с Кириллом, подальше от камер, чтобы звук их переговоров не доходил до лишних ушей. А Валимов пытался выведать у Татьяны всё ли в порядке, однако смотря в её опустошённые глаза, понимал, что положительного ответа он не услышит.

Когда время начало поджимать, тренерский штаб и спортсмены двинулись в зону «kiss and cry». В этой зоне фигуристы и их тренеры всегда ожидали оглашения оценок после выступления.

Усевшись на пуфики, ребята начали ждать, когда судейская бригада определится с общими баллами. Ожидание, в нашем виде спорта — самое страшное. Оно может идти вечно, а может не продлиться и минуты. И именно здесь, ты не знаешь, чего ожидать.

На большом кубе, который расположен под куполом ледового дворца, начали крутить повторы сегодняшнего выступления ребят, показывая, как удавшиеся элементы, так и падения.

И в этот момент, когда камеры не были направлены на Татьяну, по её щекам покатились слёзы.

— Совинькова, — жёстко обратился к ней Кирилл. — Убери слёзы.

— Не могу.

— Прекрати.

— Не могу.

— Ты не виновата в этой оплошности. Тут наш общий косяк, где-то я ошибся, где-то ты не удержалась. Успокойся, немедленно. Забыла, что Ирина Владимировна сказала бы?

— Нет, не забыла. Она бы сказала, что это позорище, вот так показывать свою слабость на публике.

— Так и не показывай.

— Не могу. Я напортачила.

— Забей, напортачили мы вдвоём. Вдвоём и будем отдуваться. Таня, камеры.

И в эту секунду камеры вновь вернулись в зону «kiss and cry». Татьяна резко изменилась в лице, и я это заметила, смотря на большой экран, утёрла остатки слёз и улыбнулась. Она полностью закрылась от окружающего мира, полностью изменив себя — она показала то, что от неё требовали окружающие — лишь радость, стойкость и спокойствие. Больше ничего, никаких других эмоций.

— Помнишь, что я сказала? — спросила у меня Алиса, когда я наконец-то оторвалась от экрана. — Про то, что я ничего не чувствую?

— Помню.

— Сейчас ты увидела профессиональную метаморфозу.

— Но она ещё не профессионал, — вмешался Марк. — Ей ещё далеко.

Я посмотрела на Алису и попросила пояснить слова её партнёра, поскольку для меня Татьяна была самым настоящим профи фигурного катания.

— Профессионал — никогда бы не показал эмоций, никаких. Как бы больно ему не было, он бы никогда не допустил подобного. У профессионалов не существует слабостей.

— Но многие плачут из-за хороших прокатов. Они тоже не профессионалы, даже если за их плечами не одни соревнования?

— Они по тому и плачут, что уже через многое прошли, и то, они практически не позволяют себе подобную роскошь, — серьёзно ответила Алиса. — Но профессионал — это человек с холодной головой, готовый идти через боль, пот и кровь, с каменным лицом и идеальной выдержкой. Лишь такие добираются до вершины.

— Поэтому вы сейчас здесь? — спросила я их обоих.

На что те одновременно ответили:

— Да.

Вот как выглядели истинные профи. Закалённые, ничего не боящиеся, стойкие — пустые.

Они действительно были пустыми, они действительно ничего не чувствовали.

Это была их работа. Работа, которую они выполняли уверенно, стараясь не допускать ошибок. А если они всё-таки оступались, то им это ничего не стоило, ведь в следующий раз — они никогда не совершат ту же ошибку дважды.

По итогу, Татьяна и Кирилл заняли второе место, уступив всего пару баллов.

Вернувшись в гостиницу, Совинькова окончательно ушла в себя, не позволяя мне поднять ей настроение. Она закуталась в одеяло и, на протяжении нескольких часов, не показывала никаких признаков жизни.

Трубецкой попросил меня не трогать её какое-то время, чтобы она могла восстановиться и прийти в себя, иначе в противном случае — она просто нахамит мне, что может меня сильно обидеть, поскольку в нынешнем состоянии, она не фильтрует что и кому говорит. И я его послушала, зная, что ничем не смогу помочь подруге.

Я не понимала, что значит быть профессионалом. Как можно настолько сильно контролировать свои эмоции? И как это — ничего не чувствовать? И тогда я ещё не понимала, что в ближайшие годы — я это пойму. И очень сильно пожалею, что когда-то хотела узнать — каково это, ничего не чувствовать.

***

— Ну, что скажешь? — спросил Трубецкой у Ким, которая расположилась в