уже под конец и длится совсем недолго. В центре внимания оказывается не катастрофа, а психологическое противостояние молодого инженера (предлагающего остановить работы и взорвать скол) и старого начальника работ, останавливать ничего не желающего и уверенного, что скол не сдвинется с места. Фильм получил развернутый, хотя и критический разбор в «Искусстве кино», что свидетельствует о всевозрастающем внимании к жанру [Мамаладзе 1976].

Фильм Косарева обладает рядом примечательных особенностей. Во-первых, разрешение кризиса происходит само собой – в результате полного бездействия. Если в более ранних фильмах подчеркивалось, что Советское государство в случае необходимости может (буквально) и горы свернуть, то начальник работ Андрей Сергеевич Демидов выступает как раз за обратное – чтобы опасный скол просто оставить как есть. Демидов точно знает, что он не рухнет, – «потому что [у него] были [верные] расчеты». И в данном случае советская математическая школа предлагала оставить природу в покое[437]. Не понадобились ни динамит, ни бульдозеры. Сюжет вращается вокруг противостояния главных героев, в то время как государство – со всеми своими грандиозными строительными замыслами – имеет к происходящему весьма опосредованное отношение. Советским гражданам паниковать не пристало, что не мешает рабочим в сцене землетрясения спасаться бегством, а одному из персонажей даже рискнуть всем ради спасения семьи. Подобные действия не оправдываются, но явно разоблачают вымышленную составляющую традиционных документальных фильмов, воспевающих всеобщую взаимовыручку. Фильм снят в самом южном регионе РСФСР, но практически не упоминает о дружбе народов, чем разительно отличается от своих предшественников. Среди персонажей имеется дагестанец, к которому приезжает отец, чтобы отвезти сына домой на свадьбу с назначенной ему от рождения невестой. Тот уезжать со стройки не хочет, и Демидов пытается объяснить важность всего проекта консервативно настроенному отцу, который в итоге все же смягчается. То есть даже режиссеры середины семидесятых все еще считали, что старшее поколение необходимо убеждать в ценности советских начинаний.

В тот период ведущие советские режиссеры снимали картины, тут же становившиеся классикой и сохраняющие актуальность и поныне; фильмы же вроде «Когда дрожит земля» в данную эстетическую категорию, конечно, не попадали (что неоднократно отмечалось в обзорах). И тем не менее обзоры на них были. Так, в 1978 году солидное «Искусство кино» посвятило целых десять страниц «Комиссии по расследованию»; снятый за восемь лет до чернобыльской трагедии, этот фильм рассказывает об аварии (но не катастрофе) на ядерном реакторе [Плахов 1978].

Предвосхищая причины чернобыльской катастрофы, в фильме авария также случается после экспериментов, проведенных на реакторе инженерами. Фильм открывается сценой, в которой главный инженер, переговорив по телефону, объявляет жене, что случилась авария, и спешит на завод. Аварию удается ликвидировать задолго до каких-либо катастрофических последствий, но фильм недвусмысленно намекает, что подобные советские предприятия таят серьезную угрозу[438]. Дэвид Марплз в своей работе о Чернобыле отмечает, что уже в семидесятых годах советские ученые жаловались на качество оборудования и недостаточные меры безопасности на атомных станциях [Marples 1986: 100–101].

Идея аварии на реакторе для фильма-катастрофы выглядит куда более смелой, чем привычные строительные работы («Когда дрожит земля»), но в свете так и не случившегося выброса радиации вся драма фильма несколько притупляется. Игнорируя возможные социальные последствия радиационного поражения населенной местности, режиссер сосредоточился на бюрократических процедурах по поиску виновного в случившемся. Подобные комиссии созывались после несчастных случаев в шахтах или крупных дорожно-транспортных аварий, чтобы установить, каким образом произошла рассматриваемая трагедия и могло ли что-либо ее предотвратить. Иными словами, в данном фильме зрителю предлагаются лишь единичные сцены работы реактора или жизни ядерного городка, зато его приглашают побывать на собраниях комиссии, где руководство станции пытается спасти свою шкуру. Несколько инженеров утаивают важную информацию о проведенном эксперименте, надеясь, что виновными признают их оппонентов. Хотя фильм представляет этот сговор лишь в бюрократическом контексте, не касаясь его возможных фатальных последствий, уверенности в моральных и профессиональных качествах персонала на подобных объектах он явно не добавляет. В отличие от прочих обсуждавшихся фильмов-катастроф, в «Комиссии по расследованию», несмотря на наличие отдельных представителей братских республик, фактически не затрагивается тема дружбы народов: ядерная физика считалась преимущественно «русским» предметом.

«Комиссия по расследованию», вышедшая в 1978 году и посвященная бюрократическим дрязгам, может показаться шагом назад в плане жанрового развития, но это была скорее очередная робкая попытка прощупать новую тему, приноровиться к ней, предваряя будущие советские фильмы, снятые уже в голливудском духе. И спустя два года, все еще в разгар брежневской эпохи, Александр Митта снял двухсерийный «Экипаж», сумевший потягаться в кассовых сборах с фильмом «Москва слезам не верит». Привыкшие посмеиваться над фильмами-катастрофами критики весьма тепло приняли «Экипаж» [Масловский 1980; Васильева 1980]. Следом за ним (среди прочих) вышли: «Тревожное воскресенье» – о загоревшемся в Черном море судне; «34-й скорый» – снятый по реальным событиям, связанным с железнодорожной аварией конца семидесятых, и «Прорыв», уже упоминавшийся в начале главы[439]. Ни один из них не снискал популярности «Экипажа», но каждый по-своему развивал жанр[440].

В «Экипаже» присутствовали мелодрама, стихийное бедствие и угроза авиакатастрофы с полным салоном пассажиров – то есть несколько историй сплетались воедино. Советские критики одобрительно отзывались о подробном развитии персонажей в первой серии, резко контрастировавшей с сюжетной тактикой «шока и трепета»[441] американских фильмов такого рода. А. С. Плахов, автор рецензии также и на «Комиссию по расследованию», сравнивает «Экипаж» с «Аэропортом», замечая, что первый «открыто противостоит тем западным лентам, где живописуется тотальный страх, разобщенность людей в пору бедствий» [Плахов 1980: 74–75]. Уже само название – «Экипаж» – отгоняет прочь мысли об индивидуализме. Впрочем, резкость Плахова не стоит принимать слишком всерьез – ведь «Экипаж» все же имел весьма много общего с жанром, который в Советском Союзе якобы презирали. Кроме того, рецензию «Советского фильма» иллюстрировали кадры пугающего пламени и почти обнаженной женской фигуры [Васильева 1980: 14–15][442]. Критик В. Васильева старалась подыскать фильму приемлемое жанровое определение согласно максиме брежневской эпохи – производить товары массового потребления. «Когда дрожит земля» и «Комиссия по расследованию» казались, очевидно, недостаточно остросюжетными, хотя отчасти – в силу присутствия фактора человеческой ошибки – и были куда смелее «Экипажа».

Познакомив зрителя с перипетиями и личными проблемами главных героев, фильм обращается к истории экипажа рейса, следующего в Африку ради спасения советских рабочих с местного нефтеперерабатывающего завода от землетрясения (то есть в фильме сочетаются элементы как «Аэропорта», так и «Землетрясения»). В аэропорту царит настоящий хаос: все взрывается, угрожая объять пламенем и рушащееся от толчков здание, и людей. В сумбуре перепуганных голосов можно разобрать английскую речь: в час беды