Я с трудом сглатываю ком.

Эллиот останавливается и кладет руку мне на плечо, мягко разворачивая к себе лицом.

– Дальше можешь не объяснять, – говорит он. Ощутив тепло его ласковой ладони, я осознаю, как сильно дрожу, и не от холода.

– Все узнали, – шепчу я. – Все мои друзья, семья, отец Освальда. Освальд обещал бороться за меня. Но… он не боролся.

Брови короля сходятся на переносице, и я понимаю, что его рука все еще на моем плече. Она удерживает меня в настоящем, пока в голову рвутся воспоминания из прошлого. Перед мысленным взором до сих пор всплывают предложения, которые я обнаружила в колонке сплетен через неделю после того, как всем стало известно о моих свиданиях с виконтом. И как раз в тот момент, когда я решила, что слухи не причинят мне большего вреда, эта статейка нанесла смертельный удар, и каждое порочное, лживое слово полосовало меня, оставляя чудовищные раны.

– Вместо этого виконт вознамерился спасти свою репутацию, – продолжаю я, и во мне пылает ярость. – Он распространил слух, что я искушала его и соблазняла. Что наша интрижка ничего не значит и его сердце принадлежит принцессе. Он женился на ней в конце месяца, и его грехи быстро забыли. А вот о моих помнили. Репутация была загублена, семью стали презирать, а поклонники перестали ухаживать за моей младшей сестрой. Друзья уничтожали меня словами, а однажды, когда я вышла в город, даже публично унизили.

Я на мгновение замираю и вспоминаю, как девушки окружили меня и выкрикивали оскорбления, которые мог услышать любой проходящий мимо. Тогда я не могла бороться и ощущала лишь леденящий ужас. В самые горькие моменты я вижу именно их глаза. А в голове звучат именно их голоса.

Глубоко дыша, я сосредотачиваю все внимание на руке Эллиота и позволяю прошлому исчезнуть на задворках сознания.

– Вот почему мы переехали сюда, как только у отца появилась такая возможность.

Несколько напряженных мгновений Эллиот молчит.

– Я рад, что ты смогла сбежать.

– И все-таки не смогла, да? – Тут у меня на глазах выступают слезы. – Имоджен знает. Ее мать знает. Отец знает. Нина добра ко мне, но остальные не дают мне забыть о моей глупости.

Он стискивает челюсти, и я задаюсь вопросом, не борется ли он с желанием поступить, как они, и отчитать меня за то, что я сама нарвалась. Мне следовало быть умнее, прежде чем задирать юбки. Так сказала Марни. И отец. Это же повторяли все мои так называемые друзья.

– Насколько сильно ты хочешь меня отчитать?

Его хватка становится крепче, плечи напрягаются.

– Отчитать? – Он убирает руку и отворачивается от меня, с рычанием проводя пальцами по волосам. Несколько секунд он стоит молча и уперев руки в бока. Когда он снова смотрит мне в лицо, то я замечаю, как широко распахнуты его глаза и какими алыми стали щеки. – Отчитать? С какой, черт возьми, стати мне тебя отчитывать? Я… как же я зол… на этих недалеких людей. Ты самостоятельная женщина. И никто не имеет права тебя судить, тем более за страсть и то, что ты делаешь со своим телом!

Я ошеломлена. Сколько бы я ни рыдала, роняя искренние слезы, сколько бы ни делилась своей душевной болью, никто так не реагировал на мою историю. Даже Нина. Да, ей было меня жалко, но гнева из-за того, как со мной обошлись, она не чувствовала.

Когда мы встречаемся взглядами, я перенимаю его ярость и негодование и чувствую, что во мне впервые видят то, чего не замечали прежде.

– Ты действительно в это веришь?

– Конечно. – Он отводит глаза и пускается расхаживать взад и вперед, из-за резких движений его походка слегка дерганая. – Люди и их жалкие привычки! Вечно они пытаются управлять чужими жизнями с помощью бессмысленных правил приличия. Это просто близость, ради всего святого. Близость! И в ней участвуют двое! В случае некоторых фейри количество бывает чуть больше, но подобные дела не касаются всего города, и на них уж точно не требуется чье-то разрешение или одобрение. Никогда не пойму ваш вид.

С каждым его словом окутывавшее меня тепло утекает. Не то чтобы его негодование лишало ценности его высказывания. Я только сейчас понимаю, что это не личное. Возможно, его и возмущает случившееся, но не из-за сочувствия ко мне. Просто он презирает мой вид в целом. И у него есть точка зрения, с которой я не могу спорить. Да и зачем мне это делать? С какой стати я жду, что он вдруг изменится? В конце концов, он фейри. Фейри, который ненавидит людей. И все равно мне не удается игнорировать укол разочарования.

Эллиот перестает метаться и качает головой.

– И ты ждешь, что я буду дружелюбен с Имоджен после того, как рассказала мне все это? Она должна сгнить за то, что подняла такую неприятную тему.

Тепло угрожает окутать меня снова, но я вздыхаю и расправляю плечи.

– Да, Эллиот. Защищая меня, ты только помешаешь нашему плану. Не беспокойся обо мне. Я сама о себе позабочусь. А ты ухаживай за Имоджен.

– Ухаживай за Имоджен. – Он усмехается. – Знаешь что? Этот план – хрен собачий.

Я собираюсь возразить, но тут в голове эхом раздается выбранное им ругательство. И меня разбирает хохот.

– Эллиот, ты только что сказал хрен собачий?

Он надувает губы и скрещивает руки на груди.

– Ну и что с того?

– Стой, дай убедиться, что я правильно услышала. Ты сказал… хрен собачий.

Он пожимает плечами, на его лице появляется намек на смущение.

– Это человеческое ругательство. Его за ужином использовал мерзкий мистер Дэвидсон. И ругательство тоже мерзкое. Никто не смеет поминать щенячьи гениталии всуе, но я решил, что случай подходящий.

Я прикрываю рот, но гогочу только сильнее. Он таращится на меня:

– Что тут смешного?

– Правильно хрень собачья, Эллиот. Хрень.

– Тогда тут вообще никакого смысла! С каких это пор у собак появилась… неважно. Не объясняй. Пускай люди используют свои нелогичные ругательства, если им так хочется.

Из-за его раздражения мне только смешнее, и вскоре я уже сгибаюсь пополам.

– Давай, продолжай смеяться надо мной.

Мне удается выпрямиться и посмотреть на короля полными слез глазами. Ожидая увидеть сердитый взгляд, я с удивлением замечаю, как подергиваются уголки его губ, словно мой смех становится заразительным. Я прикрываю рот и пытаюсь задержать дыхание, но смех прорывается наружу.

И Эллиот не выдерживает. В уголках его глаз появляются морщинки, рот широко