И я замерла на своем месте, глядя в прицел винтовки и всеми фибрами своей волчьей души пытаясь оценивать обстановку в целом и не только через призму чувств Адама.

— Но мы уберем тебя, если это будет нужно, чтобы забрать нашего брата, которого ты удерживаешь насильно вот уже шестнадцать лет!

Я ошарашенно моргнула, покосившись в прицел на невозмутимого Адама.

Шестнадцать лет!

Это же очень много!

— Ваш брат был виновен и наказан по законам волколаков.

Голос Адама прозвучал спокойно и сдержанно.

По его виду, как всегда, было просто невозможно понять, что происходило в его голове.

Но я чувствовала всё: и его возбуждение от предстоящей стычки, и азарт, и жажду крови.

А еще страх за меня.

Это чувство он старался скрыть особенно тщательно за стеной отчуждения, чтобы эти волки ничего не почувствовали и не заподозрили, что Адам здесь не один.

Впрочем, если Дина была за мятежников, то она уже наверняка успела поведать все секреты несокрушимого Дарка.

— Он жив! Я знаю это! — прорычал мужчина, который на вид был такого же возраста, как и Адам, и, кажется, начинал терять терпение, стоило только заговорить о его брате.

— Вы искали его слишком долго. За эти годы многое могло измениться.

Адам блефовал.

Выводил главарей мятежников на эмоции намеренно, чтобы в пылу своих чувств они стали делать ошибки и просчеты в нападении.

Он был уверен в себе и своей силе настолько, что по телу выступали мурашки.

Мой волк казался совершенно несокрушимым, даже если из-за меня потерял так много крови, что любой другой был бы вынужден лежать без сил в глубоком спасительном сне.

Поэтому Дарк был особенным.

Не таким, как остальные волки.

Каждый раз я убеждалась в этом наглядно и каждый раз была искренне поражена.

— Мы не хотим войны с тобой, чистокровный. Но если ты не отдашь нам Волко, то не пожалеем даже тебя.

— Лучше подумай о том, что ты не пожалеешь других своих братьев ради спасения его одного, — эти слова Адам сказал на полном серьезе, без попытки задеть, напугать или унизить.

Просто он знал, что будет дальше.

И сколькие не вернутся по прихоти тех, кто привел их к стенам дома.

— Каждый из них знает, на что идет. Ради Волко они готовы умирать и готовы жить.

И это тоже была правда.

Эту армию можно было назвать стаей — явление настолько редкое для волколаков, что оно вызывало только искреннее уважение и, наверное, даже капельку зависти.

Стаю невозможно создать насильно или искусственно.

Это особенное доверие. Особенное состояние души, когда чувства и мысли одного волка поддерживаются другими волками настолько, что становятся общими.

У Килана с его друзьями детства тоже была стая. Стая без вожака. Но это не мешало мужчинам быть настолько близкими духовно друг к другу, что если одному из них становилось плохо, то страдали все в равной степени. Я и сама видела, как на теле Ская появлялись раны ровно в том месте, куда ранили Килана, хотя никто об этом даже не догадывался.

Здесь было нечто похожее, только куда глобальнее.

— Разве ваш Волко заслуживает такой верности?

— Ты ничего не знаешь о нем, черный волколак! Просто скажи, где он, и мы уйдем, не тронув никого.

Адам криво усмехнулся и покачал отрицательно головой.

— Не скажу. Потому что иначе поставлю под удар других волков.

У предводителя волков-викингов были ярко-голубые глаза. Почти бирюзовые. Но взгляд был цепким, умным и хищным. И когда волк прищурился, мне стало откровенно не по себе.

Сколько волков стояло за его спиной?

Сотня? Может, две? Или больше четырех?

Разве Адам сможет победить их всех в одиночку и голыми руками?

Я тяжело сглотнула и подумала о том, что нужно было брать с собой еще пару автоматов.

Килан не любил их, но всегда повторял, что только автомат может стать неплохой сдерживающей силой для устрашения противника, который превосходит тебя во много раз.

А еще, что в этом случае вовсе не обязательно целиться — главное, стрелять в тех, кто ближе всего, оттесняя врага тем, что ранения будут множественные и мгновенно у большинства.

Да. Автомат нам бы сейчас не помешал.

Я уже почти было дернулась, чтобы выползти из комнаты, пока еще была такая возможность, чтобы метнуться к погребу снова и прихватить еще кое-что из оружия, когда краем глаза заметила странное движение сбоку от застывшей армии белых волколаков.

Если бы мужчины двигались, а не стояли как вкопанные в ожидании команды своего главаря, то вряд ли я обратила бы внимание на то, что в самых ближайших кустах засел кое-кто еще.

Не снайпер, но волк, который хотел этой бойни больше всех. Из ревности.

Темная шевелюра Дины отличалась от зеленой листвы и белых волос мужчин-мятежников, чтобы слиться с пейзажем целиком и полностью.

Но не в этом было дело.

А в том, что она целилась. В Адама.

Сколько у меня было времени, чтобы не дать попасть ему прямо в сердце?

Глава 18

Килан всегда говорил, что между выстрелом и попаданием в цель должен быть один удар сердца.

Если начнешь думать — передумаешь стрелять, потому что смерть всегда ужасна и уродлива.

«Если решила стрелять — стреляй. Всё, что будет потом, — потом решай».

И я выстрелила, не дождавшись даже этого удара сердца.

В напряженной тишине сотни яростных мужчин звук получился еще более резкий и настолько громкий, что походил на взрыв.

Я не собиралась убивать Дину, поэтому целилась в руку, в которой она крепко и умело держала револьвер.

И я попала точно в цель.

Женщина взвыла от боли и рухнула в кусты, видимо думая, что следующая пуля прилетит ей прямо в лоб.

Вот только не было ни радости, ни облегчения, потому что я поняла, что стала тем самым спусковым механизмом бойни, которую, возможно, всё-таки можно было предотвратить.

Не знаю, кто первым бросился в бой — Адам или мятежники.

Увидела только в прицеле, как он зарычал и стал в буквальном смысле увеличиваться в размерах, в высоту и ширину, обрастая выпуклыми мышцами, поросшими шерстью!

Адам стоял на двух ногах, как человек, но человеком уже не был!

Как и не был до конца волком!

Существо, покрытое черной волчью шерстью, с волчьей головой и острыми ушами, было нечто средним