— Какие объедки, Василий Иванович? — Толян грохнул пакет на стол. — Что на кухне осталось со смены, они это всё домой уносят, чтобы не выбрасывать. А объедки с тарелок — это другое дело. Туда, оказывается, наш, Ермолин ходит, вот он эти объедки берёт курям своим, и скорлупу от яиц просит не выбрасывать.

Сан Саныч уселся рядом со столом, глядя на Толю жалобным просящим взглядом. Он с самого начала, как мы вошли, косился на этот шкаф, а теперь, когда всё открылось, едва держался от нетерпения.

— Сладкое ему только не давай, — предупредил я. — И кости мелкие не надо. Особенно трубчатые.

— Зачем кости? Мы ему курочку дадим, тут мясо есть.

— Мясо можно… Василь Иваныч, — я повернулся к Устинову. — Ты говорил, какой-то алкаш чуть гараж Рудакова не сжёг. А ты его видел? Поймали?

— Не, убёг, зараза, — он махнул рукой.

— А почему ты решил, что алкаш?

— Окурок в сухую траву бросил, — Василий Иваныч пожал плечами. — Походка нетвёрдая, следы остались, я смотрел с фонариком. И соседи видели, что пьяный шёл мимо этого места.

— А не поджог ли это был? — уточнил я.

— Тогда бы надёжнее поджигали, бензинчика бы плеснули, а так это всё — херня на постном масле. Там только стена у кого-то обгорела, и всё.

— Понял.

Я подошёл к столу Толика, где раскладывали припасы, там еще покоились оперативно-поисковые дела, почти починенный видик и несколько кассет в картонных коробках. На самой верхней был изображён суровый Кашпировский с микрофоном. Внизу была приписка: «При перезаписи кассета теряет свои лечебные свойства».

— Сегодня и пиратов накрыли, — Сафин хмыкнул. — Контрафакт продавали и порнуху немецкую толкали.

— А толку теперь от неё? — Устинов засмеялся, взяв в руки кассету. — Перезаписали же, лечебной силы больше нет.

— Да там на самом деле порнуха. Кашпировский только для отвода глаз.

— А! Тогда есть!

Еда была рассортирована прямо по целлофановым пакетам, в них мы и разложили на столе салаты, пюре, котлеты, плов и куски куриного шашлыка. Устинов между тем придирчиво выбирал, какую бутылку открыть. Ещё в пакетах нашлась нарезанная колбаса, причём недешёвая, сырокопчённая, сыр, булочки, половина батона и пирожное, похожее на Наполеон.

— Вот, Толя, я вот сразу понял, что ты человек неглупый, как тебя увидал, — Якут окинул взглядом стол. — Только умный человек такую подругу себе заведёт, которая деликатесами снабжает.

А мой взгляд упал на газету, лежащую на подоконнике. Это наша, местная, а на главной странице были фото с хорошо знакомой мне обстановкой. Я шагнул ближе.

— Ты бы лучше после обеда посмотрел, — Якут заметил, куда я смотрю. — Хотели тебе показать сегодня.

— Это тот журналюга тогда сфоткал, — узнал я снимок подъезда. — Когда Верхушина убили, а я Кузьмина застрелил.

Я взял шершавую газету. На снимке лестница и тело, накрытое простынёй. Заголовок громкий и удачный: «Ментовские войны в городе!». Ниже писали более мелким шрифтом: «Оперативник милиции застрелил бывшего коллегу, подвергнув опасности жизни горожан».

Ещё ниже шло фото из квартиры Рудакова и его кресло в центре комнаты, в котором я и нашёл тело Верхушина. Снимок чёрно-белый, вот и кровь на кресле чёрная. «Что же такого накопал следователь прокуратуры, за что его убрали?» — вопрошала заголовком газета.

Значит, журналюга заходил туда уже после того, как мы ушли. Видимо, подкупил кого-то, там же была бумажка наклеена, печать на двери.

— Вот за это руководство будут иметь особенно сильно, — сказал Сафин и сурово посмотрел на Толика, который разливал выпивку. — Толя! Ну ты чё? У тебя чё, в руках мухи е**ся? Чё они трясутся? Пролил же, не видишь? Эх, молодежь-на…

— Да я случайно, — оправдывался тот.

— Газета Кросса, — я посмотрел на название и положил на место. — И что это он решил такое в тираж пустить? Ему хвост прижали, он начал вонь поднимать в своих СМИ?

— Зришь в корень, — Сафин кивнул. — Батя твой заходил, ругался много матом. Они там и про них понаписали, мол, надевают противогаз на подозреваемых и заливают туда «Черёмухи». Им сегодня целый день звонки из-за этого.

— Пипидастры они, — с чувством сказал Устинов. — А у коллег из РУОП сегодня работы вал, из-за разборок этих, а этот всё мешает.

— Да они уже начинают, — я выглянул в окно. — Давайте-ка я быстро перекушу и туда, к ним. Как раз звали.

— Ща, мы тебе бутербродище сварганим, — Василий Иваныч навис над столом. — Толян, давай-ка сделаем. По-барски. Подай-ка ножик.

Он взял половинку батона и разрезал её вдоль. Бутерброд будет и правда барским.

А на улице у крыльца стоял белый батин москвич, следом за ним синяя «Нива», не знаю, кто на ней приехал, а в конце красная девятка, на который иногда разъезжали руоповцы. Как удачно, прям под цвет современного флага. Отец, увидев меня в окне, замахал рукой. А в «Ниве» сидел усатый мужик, чекист, я видел его недавно — значит, и Турок должен быть неподалёку.

Ну что же, раз Кросс засуетился, значит, ему не просто прищемили хвост, а схватили за него и с силой дёрнули. Спущусь, узнаю, что и как, а позже выясню у Турка, как мне выйти на Севера. Своё-то дело я не упущу в любом случае.

* * *

Тем временем, центр города

— Менты совсем озверели, — сказал Шаво, умело управляя своим крузаком. — На каждом углу останавливают, шмонают. А без ствола пойдёшь, универмаговские уроют.

— Зря Артур этот блудняк начал, — сидящий рядом с ним Лопата недовольно поморщился и закурил. — Ему надо было с Кроссом перетереть, а не переть, как танк. И не надо Боцмана гасить, чё теперь делать-то? Как мне дань с точек собирать, если с одной стороны мусора насели, с другой стрельнуть могут? А если с барыг дань не собирать, они её другому понесут.

— И чё, забить ему надо было? — Шаво посмотрел на него, с удивлением вскинув бровь. — Артуру забить после такого наезда? Я с тебе хренею, Саня. Это же плевок в лицо! Если бы с моим сыном такое сделали, я бы этому Боцману башку бы отрезал. Вот!

— Бабки утекают, Шаво. А если бабок не