Шрифт:
Закладка:
СТЕНОГРАММА
Звонок
Я. Я слушаю вас.
Го л о с. Любовь Евгеньевна?
Я. Нет. Ее нет, к сожалению.
Гол о с. Как нет?.. Умница-женщина. Я всегда, когда что не так… (икает) ей говорю…
Я. Кто говорит?
Го л о с. Она в манеж ушла?
Я. Нет, она ушла за покупками.
Гол о с (строго). Чего?
Я. Кто говорит?
Го л о с. Это супруг?
Я. Да, скажите, пожалуйста, с кем я говорю?
Го л о с. Кстин Аплоныч (икает) Крам… (икает).
Я. Вы позвоните ей в пять часов, она будет к обеду.
Гол о с (с досадой). Э… не могу я обедать… не в том дело!
Мерси. Очень приятно… Надеюсь, вы придете?..
Я. Мерси.
Го л о с. В гости… Я вас приму. В среду? Э? (Часто икает.)
Не надо ей ездить! Не надо. Вы меня понимаете?
Я. Гм…
Гол о с (зловеще). Вы меня понимаете? Не надо ей ездить
в манеже! В выходной день, я понимаю, мы ей дадим лошадь…
А так не надо! Я гвардейский бывший офицер и говорю – не надо –
нехорошо. Сегодня едет, завтра поскачет. Не надо (таинственно).
Вы меня понимаете?
Я. Гм…
Гол о с (сурово). Ваше мнение?
Я. Я ничего не имею против того, чтобы она ездила.
Го л о с. Все?
Я. Все.
Гол о с. Гм… (икает). Автомобиль? Молодец. Она в манеж
ушла?
Я. Нет, в город.
Гол о с (раздраженно). В какой город?
Я. Позвоните ей позже.
Го л о с. Очень приятно. В гости, с Любовь Евгеньевной?
Э! Она в манеж ушла?
Я (раздраженно). Нет…
Голо с. Это ее переутомляет! Ей нельзя ездить… (Бурно
икает.) Ну…
Я. До свидания… (Вешаю трубку.)
(Пауза три минуты.) Звонок.
Я. Я слушаю вас.
Гол о с (слабо, хрипло, умирая). Попроси… Лю… Бовьгенину.
Я. Она ушла.
Голос. В манеж?
Я. Нет, в город.
Голос. Гм… Ох… Извините… что пабскакоил… (Угасает.)
(Вешаю трубку.)
* * *Конечно, в жизни все было по-другому, но так веселей…
То самое время, о котором так мечтали и которого так добивались «братья по перу», настало: все пьесы сняты.
На шоферских курсах, куда я поступила вместе с нашим знакомым Александром Викторовичем Талановым, я была единственная женщина (тогда автомобиль представлялся чем-то несбыточно сказочным).
Ездить по вечерам на курсы на Красную Пресню с двумя пересадками было муторно, но время учения пролетело быстро. Практику – это было самое приятное – проходили весной. Экзамены сдавали в самом начале мая. Было очень трогательно, когда мальчики после своих экзаменов приехали ко мне рассказать, что спрашивает комиссия, каких ошибок надо избегать, на какой зарубке держать газ. Шоферское свидетельство я получила 17 мая.
М. А. не преминул поделиться с друзьями: «Иду я как-то по улице с моей элегантной женой и вдруг с проносящейся мимо грузовой пятитонки раздается крик: «Наше вам с кисточкой!» Это так шоферы приветствуют мою супругу…»
Про кисточку, конечно, он сочинил, а что сплошь и рядом водители, проезжая мимо, здоровались, это верно…
У меня сохранилось много разных записок, открыток, посланных М. А. из различных мест. Вот 1928 год. Он едет на юг.
18 августа. Конотоп.
Дорогой Топсон (это одно из моих многочисленных прозвищ).
Еду благополучно и доволен, что вижу Украину. Только голодно в этом поезде зверски. Питаюсь чаем и видами. В купе я один и очень доволен, что можно писать. Привет домашним, в том числе и котам. Надеюсь, что к моему приезду второго уже не будет (продай его в рабство).
Тиш, тиш, тиш…
Твой М.
(Поясню, что такое «тиш, тиш, тиш». Это, когда кто-нибудь из нас бушевал, другой его так успокаивал.)
18 августа 28 г. Под Киевом.
Дорогой Топсон,
Я начинаю верить в свою звезду: погода испортилась!
Твой М.
Тиш, тиш, тиш!
Как тянет земля, на которой человек родился.
19 авг.
Я в Одессе, гостиница «Империаль».
М.
13 октября 28 г. За Харьковом.
Дорогой Любан.
Я проснулся от предчувствия под Белгородом. И точно: в Белгороде мой международный вагон выкинули к черту, т. к. треснул в нем болт. И я еду в другом не международном вагоне. Всю ночь испортили.
(Далее М. А. пишет о декларации, которую надо подавать в фининспекцию.) И приписка: «Не хочу, чтобы выкинули вагон!»
Твой.
(Это выражение имеет свою историю. Мой племянник, Игорь Владимирович Белозерский, когда был маленький, необыкновенно капризничал, особенно за едой. «Не хочу!» – только и было слышно. Тогда ему сказали: «Ну что ты капризничаешь? Ты уже все съел!» Тогда он заорал: «Не хочу, чтобы съел!»)
Есть и рисунки. Существовал у нас семейный домовой Рогаш. Он появлялся всегда неожиданно и показывал свои рожки: зря нападал, ворчал, сердился по пустому поводу.
Иногда Рогаш раскаивался и спешил загладить свою вину.
На рисунке М. А. он несет мне, Любанге – или, сокращенно, Банге – кольцо с бриллиантом в 5 каратов. Кольцо это, конечно, чисто символическое…
Из дорогих вещей М. А. подарил мне хорошие жемчужные серьги, которые в минуту жизни трудную я продала. А вот имя «Банга» перешло в роман «Мастер и Маргарита». Так зовут любимую собаку Пилата…
Уже у нас нет Маруси с ее необыкновенными куличами – она вышла замуж. У нас Нюша, или Анна Матвеевна, девушка шибко грамотная, добродушная, с ленцой и любопытная. Чтобы парализовать ее любопытство, М. А. иногда пишет латинскими буквами: «Ja podosrevaju chto kochka ne otchen sita».
M.
Когда меня долго нет, коты возмущаются:
«Токуйю маму Выбрассит вяму Уважающийся КотПаппа Лег спат егоРя».А вот записка от необыкновенно озорного и веселого котенка Флюшки, который будто бы бил все, что подворачивалось ему «под лапу». На самом же деле старались Мака и Анна Матвеевна, а потом мне подсовывали на память осколки и письмишко вроде этого:
«Дараггой мами от Flüchke».
Флюшка с Бутоном затевали бурные игры и возились, пока не впадали в изнеможение. Тогда они, как два распластанных полотенца, лежали на полу, все же искоса поглядывая друг на друга.
Эти игры мы называли «сатурналиями». Помнится, я спросила Марикиного приятеля – кинематографиста Венцеля, – нельзя ли снять их полные грации, изобретательности и веселия игры. Он ответил – нельзя: в квартире нет подходящего освещения, а под сильной лампой они играть не будут. Принесенный мной с Арбата серый озорной котенок Флюшка (у нас его украли, когда он сидел в форточке и дышал свежим воздухом) – это прототип веселого кота Бегемота, спутника Воланда («Мастер и Маргарита»). «– Не шалю. Никого не трогаю. Починяю примус…» Я так и вижу все повадки Флюшки! Послания котов чередуются с записками самого М. А.
«Дорогая кошечка,
на шкаф, на хозяйство, на портниху, на зубного врача,
на сладости, на вино, на ковры и автомобиль – 30 рублей.
Кота я вывел на свежий воздух, причем он держался за мою
жилетку и рыдал.
Твой любящий.
Я на тебя, Ларион, не сержусь». (Последняя фраза из «Дней Турбиных». Мышлаевский говорит ее Лариосику.) В начале лета 1928 года я задумала поехать на Волгу в г. Вольск, чтобы отыскать там могилу мамы
