– Что ты! Я всё равно бельё на речку несла стирать! А ты… что ты…

– Поговорить с тобой хотела, – Рогнеда постаралась выглядеть дружелюбно и участливо заглянула в маленькие серые глаза Веры. – Можно?

– Да, конечно, госпожа! Хочешь пройти в дом? – Вера отвела взгляд, щёки пошли пунцовыми пятнами. Она подхватила лохань и распрямилась, то и дело поправляя платок. – У меня там травы заварены! Варенье из груш…

– Думаю, лучше пообщаться в доме. Но питьём не утруждайся. Как мама?

Вера вздрогнула и оглянулась на избу. Неловко улыбнулась и снова чуть не уронила лохань.

– Мне одна из служанок сказала, что мама болеет, и поэтому ты в царском тереме не появляешься, – Рогнеда попыталась уточнить вопрос в надежде, что это поможет Вере немного успокоиться.

Вера открыла скрипучую дверь, пропуская Рогнеду внутрь, и смущённо закивала.

– Хладная хворь одолела, но ей уже лучше. Она на печи спит. Надеюсь, не смутит.

– Нет-нет, всё в порядке, – Рогнеда зашла в маленькую душную комнату.

На белой печи громоздилась куча одеял, которая едва заметно шевелилась. Вера поставила лохань у двери и поспешила убрать с лавки пряжу.

– Садись, госпожа! На маму не обращай внимания. Она крепко спит. Я только воду недавно кипятила, если хочешь, травы хорошие, сама собирала…

Рогнеда села на лавку у стола под маленьким грязным окошком. Пятно солнечного света падало на ступку с коричневой крошкой. Рядом лежал маленький коричневый брусочек.

– Маковая грёза? – Рогнеда наклонилась к ступке, ощущая смолистый горьковатый запах. – С матерью всё так плохо?

Вера поджала губы и зазвенела горшками у печи. Уши стали пунцовыми.

– Лекари говорят, что всё, что они могут – унять её боль, – она говорила быстро, отрывисто, почти неразборчиво. – Но я верю, что боги не оставят нас! Я усердно молюсь каждый день. Боги не оставят нас. Не оставят.

– А где твой отец?

Вера поставила на стол серую глиняную чашку, полную кипятка. На поверхности плавали белые ромашки.

– Я его не знала никогда, госпожа. Мама меня одна растила, – Вера сложила руки на круглом животе. И только тогда Рогнеда заметила, что живот её слишком выпуклый, тугой и высокий. Вера была на сносях.

– Полагаю, братьев и сестёр у тебя тоже нет?

– Нету, госпожа. Только я.

– Тогда скажи мне на милость, Вера, – Рогнеда подняла на неё тяжёлый взгляд. С каждым сказанным словом голос становился всё более и более резким и громким, – какого лешего ты рассказываешь царю сказки?

Вера вздрогнула и отпрянула от стола, схватившись за огромный живот, будто Рогнеда угрожала тому, что внутри.

– Не понимаю, о чём ты, госпожа, – пропищала она.

– А я думаю, прекрасно понимаешь, – Рогнеда медленно поднялась с лавки. – Тебе заплатили за ту мерзкую историю? Может быть, обменяли её на маковую грёзу? – Она брезгливо перевернула ступку, и порошок разлетелся по столу. – Кто это был?

– Клянусь! – Вера упала на колени. – Я ничего не говорила царю! Я даже не встречалась с ним!

– И пороть тебя не пороли, хочешь сказать? – Рогнеда усмехнулась и скрестила руки на груди.

Вера вздрогнула всем телом, рука дёрнулась к бедру, но замерла, в маленьких глазках заблестели слёзы.

– Не пороли, госпожа, – прошептала она, всхлипывая. – Но если я прогневала чем царя-батюшку…

– Зачем врёшь! – Рогнеда ударила ладонью по столу, а Вера ударила лбом о замусоленный пол.

– Клянусь, госпожа! Клянусь!

– Юбку задирай.

– Что?

– Юбку задирай!

– Госпожа…

Рогнеда дёрнула бровью и наградила Веру гневным взглядом.

– Долго мне ждать?

Рыдая, Вера повернулась задом и дрожащими руками приподняла юбку.

– Выше.

Вера всхлипнула.

– Выше!

На ягодицах темнели сизые полосы.

– Не пороли, говоришь? – Рогнеда сдёрнула юбку вниз, прикрывая срам.

– Не пороли, госпожа! Клянусь, не пороли! Я спать легла, а наутро как проснулась, следы появились!

Волна гнева всколыхнулась в груди от её бездарного и глупого вранья. Пелена заволокла глаза, и Рогнеда вскинула руку, чтобы хорошенько ударить Веру по пунцовому лицу. Служанка вжалась в печку, пряча раздутый живот. Как эта толстая дура смеет лгать прямо в лицо? Да ещё и бросаться клятвами. Можно подумать, клятвы смертных хоть что-то значат. Можно подумать, людские слова хоть чего-то стоят!

Рогнеда сжала кулак, и кольца на пальцах жадно сверкнули. Тут на печке завозились одеяла, и на неё уставилось белое морщинистое лицо. Обескровленная кожа свисала с острых скул и нижней челюсти, будто сделанная не по размеру. Фиолетовые губы подрагивали, а чёрные впалые глаза блестели, будто влажные жемчужины в гнилых раковинах.

Рогнеда застыла, не в силах оторвать взгляда от этого ужасного зрелища.

– Убирайся, с‑сука, – прошипела женщина беззубым ртом, и грязные серые пряди упали ей на лицо. – Я уже тебя убила! Тебе мало, с‑сука?!

Она протянула тощую, будто ветвь сухого дерева, руку с почерневшими ногтями. Не дотянулась и позволила ей бессильно обвиснуть.

– С‑сука! – повторила она.

– Мама, замолчи! – крикнула Вера и бросилась запихивать мать обратно в одеяла.

– И ты, – чёрные глаза уставились на Веру, – и ты – с‑сука! Чтоб вы с‑сдохли все!

– Прости её! Прости её, госпожа! Она не знает, что говорит! Не наказывай её! Прошу!

Вера всё говорила и говорила, но Рогнеда едва слышала её слова, прикованная взглядом к чёрным провалам глазниц. Кулак разжался, и рука безвольно опустилась. Эти круги вокруг глаз, эта белая кожа, эти тощие руки. К горлу подкатила тошнота. Сейчас на печи Рогнеда не видела мать Веры. Она видела свою мать. Слышала её голос, осыпавший её проклятиями.

На мгновение Рогнеда снова стала маленькой девочкой у постели больной матери, которая пожирала её ненавидящим взглядом: «Хочешь меня убить? Ты сдохнешь первой, сволочь! Я об этом позабочусь, слышишь?»

«Мамочка! Это я, Рогнеда! Мамочка, я тебя люблю!»

«Ты маленькая тварь! Я тебя проклинаю, слышишь? Я не люблю тебя. И никто тебя никогда не полюбит. Ты сдохнешь. Сдохнешь, как бездомная псина под забором».

Рогнеда покачнулась и закрыла рукой рот, чтобы удержать содержимое желудка внутри. Тяжело развернулась, желая как можно скорее покинуть эту душную комнату и не видеть больше чёрных глаз собственной матери.

– Госпожа? – Голос Веры звучал словно издалека.

– Сболтнёшь кому-то, что я приходила… Убью, – выдавила Рогнеда и навалилась на дверь.

Холодный ветер ударил по лицу и согнал с крыльца. Ноги вязли в грязи, мир превратился в игру теней и света, и всё, что она видела чётко и ясно – лошадь у плетня. Скорее. Убраться отсюда подальше.

Рогнеда прильнула к тёплому конскому боку, пытаясь отыскать в дрожащих ногах силы забраться в седло.

Хладная хворь. Рогнеда верила, что смогла оставить эти воспоминания в прошлом, что надёжно спрятала их под