неплохой набор, немного еды, я тут же стал есть, очень хотелось, тем более испортиться, завоняет, ну и немого вещей. Мыльница с мылом, полотенце уже грязное, старая опасная бритва, такой же старый помазок, два носовых платка, зубная щётка с зубным порошком в баночке. Давно таких не видел. Кстати, год выпуска восьмидесятый. Любопытно. Зеркальце карманное. Я туда глянул, изучая помятое лицо. А ничего так, приятное. Пухлые губы, хорошо видный подбородок, зелёные глаза, правильные черты лица, русые волосы. Не урод, уже хорошо. Чуть позже нашёл комсомольский билет и фотокарточку девушки, завёрнуты в платок были, и изучил их. Фото красивой девушки не сильно заинтересовало, хотя красавица и в моём вкусе, что есть, то есть. Фото на билете совпадает с тем, что я видел в отражении зеркальца.

– Антошин, Валерий Геннадьевич. Выдан в мае тысяча девятьсот восемьдесят второго. Интересно, какой сейчас год? Я похоже на пересыльном пункте военкомата.

Тут же нашёл связку из двух ключей, но отчего? Перерыл всё остальное, выкладывая вещи из вещмешка, ещё нашёл перочинный нож с шилом, и особо больше ничего не было, так что вернул всё, кроме еды, доедал остатки, и вот задумался, что делать дальше. Играть потерю памяти или нет? На два года служить получается еду, там что угодно можно устроить, тем более меня никто не знает, и я никого не знаю, смысл играть в потерю памяти? Тем более послужить, адаптируясь, вспоминая советское время, я не против. Вот так глянув на парня-соседа, что лежал тут же на нарах, но ближе к стене, пухлый такой блондин, растолкал его, кстати, быстро проснулся, если и пил, то не много, тот стал садиться, спуская ноги и потирая лицо, когда я сказал:

– Голова кругом, мало что помню. Мы знакомы?

– Обалдел? Мы с тобой из одного детдома. Договорились же, вместе держатся. Вон, в одну команду попали.

– Напомни, что за команда?

– Шестнадцать У. Забыл что ли?

– Есть немного. Водка палёная была. Расскажи, а то голова как в тумане.

– Ща, в туалет схожу, ссать охота.

Пока тот ходил, я продолжал размышлять. Какое-какая информация есть, но и только. Детдомовский значит? Ясно. Тут парнишка вернулся, и с моими наводящимися вопросами в охотку стал описывать, что и как было в жизни Валерия. И надо сказать, многие меня и удивило, и поразило. Сиротой тот стал в четырнадцать лет, родители работали за рубежом, инженеры, там и погибли. Восстание было, попались под руку толпе. Родных больше нет, так и попал в детдом. Кстати, квартиру оставили за Валерой, он в ней прописан, двухкомнатная, в пятиэтажной хрущёвке. Пока просто всё перекрыто, и квартира стоит закрытая. Тот жил, учился в школе, посещал секции, был лыжником, и бег на дальние дистанции. А в шестнадцать лет вдруг оказалось, что одна из девушек беременна. Да то, что они парой были, под ручки ходили, все давно знали. Это же скандал, тем боле девушка комсорг класса в школе. Тогда комсорг детдома собрал комсомольцев, и после недельного обсуждения, тут и довольно высокие чиновники были, общим голосованием пару лишили комсомольских билетов. Выгнали из комсомола за аморалку. Впрочем, это не помешало подать заявление в ЗАГС, заведующая детдомом помогла, и через два месяца расписаться. А в семнадцать та родила девочку. Назвали Машей. А жену Валерия зовут Анна. Уверен, её маленькое фото в билете было. После росписи, те съехали с детдома в квартиру, прописал Валера и Анну, и Машу. Валера устроился помощником токаря на завод, а вечерами учился в вечерней школе, как работник завода «Серп и Молот». Аня же продолжала ходить в обычную школу, им как молодой семье помогли с яслями, что и позволяло той посещать уроки.

Валера оказался вполне хорошим отцом и мужем. Понимая, что скоро в армию, а зацепиться в университете не смог, две попытки поступить закончились провалом, тот старался найти подработки, работал в стройотрядах в выходные, по Москве работы хватало, копил деньги, чтобы Аня и дочка могли продержатся два года, пока тот служит. Да и Аня, по описанию Павла, так парня-соседа звали, очень серьёзная и сознательная девушка. В этом году та собирается поступить в мединститут, врачом хочет стать. А так весенний призыв восемьдесят второго года, сейчас май, конец месяца, и парни, Валера и Паша встретились в военкомате, сами не ожидали этого и решили держаться вместе.

– Какой Афганистан? – не понял я.

– Мы решили воинами-интернационалистами стать. Записались.

Мысли, что Валера парнем был серьёзным и сознательным, тут же ушли. У него семья, дочке едва год, а он на войну собрался. Ну не идиот? Покачав головой, и поморщившись, потерев виски, уточнил:

– А билет комсомольский значит восстановил?

– Если только на заводе, – пожал плечами Павел, и снова в туалет побежал, пока очередь не собралась.

Многие уже просыпались, и их не наш шёпот разбудили, дневальный поднял, мол, время подъёма. Я же сидел и, размышлял обо всём, что услышал. Нет, в принципе неплохо вроде выходит всё, честно говоря, хочу передышку, и не желаю пока в Содружество возвращаться, до сих пор передёргивает как вспоминаю тот исследовательский центр, где со мной работали. Ух, штурмом бы их взять и всех в пепел. А тут ностальгия, и я с удовольствием нырну в этот мир, вспоминая, что было так давно. Да и языком владею, потому что во всех жизнях его испиливало, мысленно, или вслух, чтобы не забывать. Ладно, парень молодой, женат и дочка есть, хорошо, я сам ответственный, буду заботиться, как и положено. Афган так Афган, посмотрим, что можно сделать. Спокойно жить, имея статус воина-афганца, состоять в братстве, тоже неплохо. Скоро девяностые, пригодится. Однако я больше размышлял о магическом хранилище. Полгода не действовало после удара псионов, оно вообще есть? Помогут медитации узнать. Сутки нужны, да спокойные, а где их сейчас тут найдёшь? Да и честно говоря, особой надежды, что хранилище уцелело, у меня нет. Впрочем, попробую, когда будет время. Пока же нас вывели, хмурый сержант из дежурных, сначала заставив двоих из наших помыть полы, там стошнило кого-то. Там с вещами, и повели в столовую, где и покормили разваренной пшённой кашей, водичкой под видом чая, и тремя кусками хлеба. Хоть так. Мы в тени у стены здания сидели, нас тут с полтора десятка, минут десять как зал столовой покинули, утро, а уже жарко внутри, когда начали выкрикивать номер нашей команды. Я кстати не