— Ну я и говорю — чего радоваться-то, — уныло повторил тот же эльф.

— Ну вот что, — сказала Бабушка, поднимаясь из-за стола, — во-первых, отдайте портвейн, и так уж небось налакались. — Она подошла к Арсину и Леголасу и отобрала у них кувшин. К моему удивлению, эта парочка не решилась на сопротивление, лишь поворчала немного.

— Ну, точно, — прибавила Бабушка, побултыхав остатками жидкости в кувшине и заглянув вовнутрь, — совсем совести нету. А вы, многоуважаемый, — она обернулась ко мне, — могли бы и подумать, прежде чем угощать детей портвейном в таких количествах.

Парочка в углу снова заворчала, — вероятно, им не очень понравилось, что их назвали «детьми». Я же от удивления смог лишь развести, извиняясь, руками: насколько помню, со /иной не разговаривали в подобном тоне уже лет триста. Несмотря на всю общую трагичность ситуации, сидящий в кресле у стены хранитель не смог удержаться и тихонько хихикнул, наблюдая мою растерянность.

Поставив кувшин с остатками портвейна на стол, Бабушка Горлума вновь обернулась к нам с королевским хранителем.

— Господа, я думаю, что на сегодня уже хватит всего. Если вы будете так любезны, что покажете, где бы мы могли прилечь, то мы с благодарностью отправимся немного поспать. А заодно… и освободимся, наконец, от деревянных мечей и прочего… Кажется, здесь это все не очень уместно, — она глянула на мирно сопящего у дверей старого Осипа, на коленях которого лежал пусть не очень тяжелый, но — настоящий, стальной меч.

Я слегка поклонился, отдавая дань мудрости девушки, которая, похоже, действительно умело играла роль бабушки при всех этих чародеях и эльфах.

— Одно слово, сэр! — произнес вдруг владыка Элронд, вставая из-за стола. — Вы упоминали… в самом начале… про Алую Книгу и хранителя. Мне бы очень хотелось узнать, что это такое. Просто, там, в той книге, о которой мы вам рассказывали, тоже есть своя Алая Книга. Ну, то есть… — кажется, он немного запутался во всех этих книгах, и я поспешил ему на помощь.

— Я понимаю вас, друг мой, — сказал я. — Когда-нибудь вы обязательно поведаете мне, что за двойник нашей Алой Книги описан в великом труде … э…

— Толкиена, — укоризненно подсказали из своего угла эльфы.

— Благодарю вас, в труде Толкиена, — согласился я. — Что же касается нашей Книги, то про нее практически ничего неизвестно. Она хранится в роду королей Готреда с незапамятных времен, но раскрывать ее запрещено…

— Ибо сказано, что произойдет великое, когда будет раскрыта Алая Книга, — замогильным голосом продолжил королевский хранитель. — И потому уже более тысячи лет существует должность королевского хранителя Алой Книги, в чьи обязанности входит сохранение Книги не только от повреждений, но и от любопытствующих.

— Именно так, — подтвердил я. — А теперь давайте попытаемся разбудить нашего недремлющего стража, чтобы он проводил вас в гостевые покои.

Разумеется, я так и не добрался той ночью до своего милого уютного замка. Едва не топая ногами от возмущения, вновь разбуженный старый Осип все-таки открыл три гостевые комнатки: одну — для Бабушки Горлума, одну — для юношей, и одну — для меня, пишущего ныне эти строки. Попрощавшись с Осипом и хранителем, мы отправились, наконец, отдыхать.

На следующее утро первое, что следовало сделать, — это поведать королю Ивону обо всем, что случилось, и показать ему пришельцев. Вместе с хранителем мы разбудили наших ночных гостей и собрав их в комнате моего старого друга, попытались прочесть им кратенькую лекцию о придворном этикете Готреда. Из сего благого намерения, к сожалению, почти ничего не вышло, поскольку эльфы из Лихолесья были мрачны, как грозовая туча (возможно, сказывалось их вчерашнее уединение с кувшином портвейна), а казавшаяся накануне столь выдержанной Бабушка Горлума, едва услышав, что они будут представлены коронованным особам, немедленно удалилась в отведенные ей покои, дабы что-то произвести со своей прической. Когда же она наконец вернулась, ее опускавшиеся чуть ниже плеч волосы удерживались затейливым переплетением нескольких тоненьких косичек. Это было немного необычно, но по-своему красиво.

Арсин и Леголас к тому времени мирно посапывали, умудрившись вдвоем уместиться на одном из кресел, а мы с королевским хранителем решили, что неординарность происходящего отчасти оправдывает некоторое пренебрежение придворным этикетом. Разбудив убаюканных хранительским голосом эльфов, мы повели все это общество к королевским палатам.

Король был сегодня явно не в духе, я понял это по кислым физиономиям нескольких придворных, переминавшихся с ноги на ногу в дальнем от трона конце Королевского Зала. Те из них, чье присутствие здесь не было обязательным, явно раздумывали, стоит ли им оставаться в зале или лучше будет не искушать судьбу и убраться подобру-поздорову. Войдя в зал, я оставил наших гостей под присмотром хранителя здесь же, у дверей, и прямиком отправился к королю.

Ивон был грустен. Почесывая одной рукой лысину под короной, а другой флегматично отправляя в рот маленькие пастилки, он с тоской в глазах выслушивал русского барона, вдохновенно зачитывавшего ему подробности какого-то нового проекта. Королевы не было. Принцесса, словно не замечая печали отца, подавленного тяготами королевской профессии, весело щебетала с молоденькими фрейлинами позади трона.

Я громко кашлянул, привлекая монаршее внимание.

Фон Маслякофф замолчал, бросив на меня укоризненный взгляд, король же, напротив, выказал живую радость.

— Ба, — воскликнул он, — дорогой Чародей! Рад видеть, очень рад.

— Но, Ваше Величество… — барон изобразил на лице что-то оскорбленно-преданное.

— Гвэл! — Из-за трона выпорхнула принцесса и протянула ко мне руки. — Я успела уже соскучиться по тебе!

— Здравствуй, здравствуй, девочка моя, — сказал я, обнимая Джоан и по-отечески целуя ее в лоб.

— Перерыв! — радостно заявил Его Величество, видя, что этикет все равно уже нарушен. — И вообще, барон, — добавил он, снимая корону и вешая ее на угол спинки трона, — давайте сделаем… ну, вы показывали нам недавно в заграничной газете…

— Регламент, Ваше Величество? — предположил я.

— Точно, — согласился король, — регламент.

— Но дела, касающиеся нашего проекта, не терпят отлагательства…

— Боюсь, однако, что дело, приведшее меня сюда в часы, отведенные королем для государственных дел, все же важнее, — прервал я