вызвала столь катастрофических последствий, как отсутствие в Красной Армии радиосвязи. Формально радиостанции существовали, но их было так мало и качество их оказалось настолько низким, что можно считать, мы начали войну без радиосвязи. И вина за это лежит на Тухачевском — именно он не развил радиосвязь, а после него для этого уже не хватило времени.

Почему я начал говорить об отсутствии у Тухачевского образного мышления? Потому что он, изнуряя молодую промышленность СССР, заказывал для армии огромное количество танков, он организовывал танковые корпуса (соединения, на вооружении которых находился 1031 танк!), — но без радиосвязи и танки, и их соединения были фактически бесполезны.

Тут надо было образно представить реальный бой. Вот, скажем, атакует наш передний край немецкая танковая рота. Все 10—15 ее танков связаны рациями. Танки приближаются к переднему краю, и тут по ним открывает огонь наш противотанковый артиллерийский дивизион. Командир роты по рации немедленно дает роте команду отойти, одновременно по рации сообщает об этом в штаб. Штаб по радио посылает к месту боя артиллерийских наблюдателей, и те по радио вызывают и корректируют огонь гаубичных батарей по позициям нашего дивизиона. Одновременно штаб связывается по рации со станциями наведения Люфтваффе, а те по рации вызывают пикирующие бомбардировщики. Дивизион подавлен, немецкая танковая рота вновь атакует и прорывает оборону без потерь.

А наша танковая рота? Командир на исходной позиции вылезает из башенного люка и машет флажками: «Делай как я». Рация есть только у него. Он идет в атаку впереди всех, его танки натыкаются на такую же противотанковую оборону, но вовремя остановить их без радиосвязи невозможно, и они вынуждены, исполняя приказ, идти на расстрел. Чтобы спасти роту, командир, если он еще не убит, вынужден снова вылезти из танка и махать флажками, и это на виду пехоты противника, ее снайперов и пулеметчиков.

В армии один в поле не воин. Сила ее подразделений, частей, соединений и объединений в том, что на противника наваливаются все сразу. Для этого надо, чтобы сведения об обстановке непрерывно поступали командиру, а его приказы — подчиненным. Все это обеспечивает связь. Нет связи — нет подразделений, частей, соединений и объединений. Есть отдельные солдаты, отдельные танки, отдельные орудия. Их много, но их будет бить поодиночке даже очень слабый, но объединенный связью враг. Как Тухачевский мог этого не понимать?! За его слепоту пришлось расплачиваться миллионами жизней.

А в мемуарах выживших читаем, что к 22 июня немцы забросили к нам в тыл неимоверное количество диверсантов, главной задачей которых было резать провода и убивать посыльных. Все! Без телефонной связи никаких армий, корпусов, дивизий и полков у нас в западных округах не стало. Осталось несколько тысяч рот и батальонов, которые действовали без единого плана и приказов. А штабные радиостанции армий, корпусов и дивизий были смонтированы в автобусах — легко распознаваемой цели для немецкой авиации. Через несколько дней не стало и этих радиостанций.

Чтобы реально представить, что значит «иметь радиосвязь», давайте сравним насыщенность рациями наших и немецких войск.

Командующий Западным фронтом генерал армии Д.Г. Павлов объединял своим штабом 3, 4, 10-ю и 13-ю армии. Всего 50 дивизий всех родов войск, или, в пересчете на подразделения, равнозначные батальону, примерно по 400 батальонов, дивизионов и эскадрилий па одну общевойсковую армию. Так вот, к середине дня 22 июня командующий 3-й армией донес, что из имеющихся у него трех радиостанций две уже разбиты, а третья повреждена. Павлов запросил три радиостанции из Москвы. Ему пообещали прислать самолетом, но не прислали. Фактически с этого дня все усилия даже честных работников штаба Западного фронта (сам Павлов предал) сводились не к планированию обороны, а к тому, чтобы узнать, где находятся войска п что делают. Никакой устойчивой связи с ними не было. Фронт развалился на отдельно действующие части.

А немецкий мотопехотный батальон, помимо ультракоротковолновой радиостанции на каждом бронетранспортере с радиусом приема-передачи 3 км, имел на таких же бронетранспортерах еще и радиостанции для связи с командованием. Этих бронетранспортеров с рациями, защищенных броней, как наши танки, и неотличимых от других типов машин, в штате немецкого мотопехотного батальона по расписанию на 01.02.1941 г. полагалось иметь 12 единиц! Вот и сравните — в нашей общевойсковой армии, объединяющей около 400 таких подразделений, как немецкий батальон, было всего 3 радиостанции на незащищенных автобусах, а у немцев — по 12 на БТРах в каждом батальоне, не считая ультракоротковолновой рации на каждой единице боевой техники.

У немцев даже командиры артиллерийских взводов имели свой БТР с рацией, а в нашей армии и в 1945 г. командиры танковых бригад возили командиров дивизионов приданных им артиллерийских полков с уже появившимися рациями снаружи, на броне своих командирских танков.

Так какой нам был прок при такой связи от 10 тысяч танков в западных округах на начало войны? Что толку от 50 тысяч танков, которые Тухачевский хотел заказать у промышленности, но без радиостанций?

Почти бесполезными становились без связи и многочисленные самолеты западных округов. То есть когда наши летчики знали, куда лететь и с кем драться, то дрались они неплохо даже на слабой технике. Вот пример боев 22 июня из немецкого источника:

«Наибольших успехов достиг 12-й ИАП, командир — П. Коробков, базировавшийся на аэродроме в Боушеве, около Станислава. Во время утреннего налета ди-88 из КС 51 полк потерял 36 И-153 из 66 имеющихся в наличии. Однако уцелевшие машины поднялись в воздух и достойно ответили немецким бомбардировщикам. В длительном бою советские пилоты, потеряв три И-153, сбили восемь ди-88. В действительности летчикам удалось сбить семь ди-88, из них пять из 9-й эскадрильи III./КО 51. Это был полный разгром. На этом злоключения III./КО 51 не завершились. В тот же день эта группа столкнулась с истребителями МиГ-3 из 149-го ИАП. Потеряв на аэродроме 21 машину, летчики подняли оставшиеся МиГи в воздух и сбили восемь (по данным Люфтваффе, шесть) 4и-88 из III./КО 51. Следует отметить, что результаты, объявленные советскими пилотами, практически полностью соответствуют немецким данным о потерях».

По этим же данным, советская авиация 22 июня в воздухе и на аэродромах потеряла 1000 самолетов, а за первые две недели войны — 3500. Ну и что? В западных округах было 33 авиадивизии с более чем 10 тыс. самолетов. Давайте посчитаем. Немцы напали на нас с 4 тыс. боевых самолетов, а у нас и через две недели осталось еще

6,5 тысячи — полное численное превосходство! Почему же наши войска все время были без авиационного