Тетивики – стажеры второго уровня, усевшиеся с правой стороны от «дороги на плаху», носили с собой только луки и максимум, что могли сделать – тренькнуть тетивой у человеческого уха, насылая на него влюбленность, что весьма точно характеризовалась пословицей «С глаз долой, из сердца вон». Как только причина воздыхания пропадала с горизонта, пульс воздыхателя приходил в норму, и волшебство прекращало свое действие.

«Правильно о них говорят, только и могут, что сотрясать воздух».

Он же, Афлорий, был на голову выше их всех – уже лет семь как ему доверили золотые стрелы и возможность выбора объекта любви. Стрелочники – это вам не шептуны или тетивики. Это уже почти боги любви.

Правда, и ответственности у них гораздо больше: в случае чего всегда виноват стрелочник.

«Где же я допустил оплошность?» – спрашивал себя Афлорий с того самого момента, как почтовый голубь принес неприятную весть, что стажеру следует явиться в небесную канцелярию. Надежда, что его вызвали как свидетеля, растаяла, стоило судье жестом указать на скамью подсудимых.

– Спасибо, я постою.

Афлорий не мог сесть. Он в последние два дня даже спал стоя, что вымотало его вконец. А тут еще суд, где свежие мозги не помешали бы.

«В голове каша. А все ветреная мода. Придумали же, что подметать перьями пол  – это круто! Да и само наращивание крыльев оказалось болезненным и обошлось не дешево, теперь минимум полгода придется отрабатывать. Но надо быть в тренде, если хочешь попасть в клуб избранных купидонов, кому поручается устраивать браки королей», – кисло думал Афлорий, наблюдая, как судья натягивает налокотники и обмакивает перо, выдернутое из собственных крыльев, в чернильницу в виде сердца. Писать по–старомодному кровью – удел консервативных чиновников.

Управляющий небесной канцелярии глотнул живительной влаги из кубка и поправил парик, что так и норовил съехать на бок.

– Подсудимый Афлорий Варлиенский, клянитесь, положив руку на душу, что будете говорить правду и только правду.

– Клянусь! – стажер обхватил себя за плечи, скрестив руки, доказывая тем, что кривить душой не станет.

– Нашим ведомством была проведена выборочная проверка деятельности стажеров. В результате чего выявилось, что шесть лет назад ведомый вами объект… – тут судья заглянул в лежащий перед ним фолиант, чтобы уточнить имя человека, на которого был истрачен любовный заряд, – …Евгения Ключева получила сильнейшую душевную травму, отголоски которой наблюдаются до сих пор. Как вы объясните сей вопиющий факт?

На витражном окне, что располагалось за спиной судьи, пришли в движение кусочки мозаики, и все сидящие в зале ахнули, увидев, что у появившегося изображения светловолосой женщины, рисующей узоры на запотевшем стекле, свечение над головой болезненно–зеленое.

Мозаика распалась, потом сложилась иначе, словно кто–то крутанул огромный калейдоскоп. В машине сидели двое. Мужчина, над головой которого плясало желтое пламя, выражающее досаду, подписывал какой–то документ. Женщина застыла, потонув в серой дымке.

– Вы где–нибудь видите цвет любви – красный? – судья стряхнул каплю крови с пера, приготовившись записать ответ подсудимого.

– Я… я не знал! – Афлория охватила паника. Он помнил девчонку, которая не спускала глаз со своего преподавателя, подав тем знак, что готова к любви. Неужели он ошибся, и это сильное чувство не задело источник обожествления – Алексея Харитоновича? Да, именно так звали того симпатичного математика. Шесть лет страданий! Да за такой срок купидона могут перевести назад в шептуны, а то и вовсе в другое ведомство. Нет ничего мучительнее, чем оказаться утешителем недужных – ангелом, который вселяет искру надежды в сердца безнадежно больных. Все–таки дарить любовь – это праздник, и никакая другая работа с этим не сравнится! Взять хотя бы ведомство Войны и Мира, где каждый шаг – словно по минному полю. – Я думал, любовное соитие произошло по обоюдному согласию!

– Вы должны были убедиться, проверить. И действовать до любовного соития, а не просто фиксировать, что связь состоялась.

– Простите, я поступил непрофессионально, легкомысленно… – Афлорий знал, что сейчас все видят, как сильно он раскаивается. Вина – это черный цвет, который легко закрасит весь спектр чувств. Судьи именно поэтому носили парики – никто не должен догадываться, что творится в их головах.

– Я не буду рассуждать об ответственности, возлагаемой на купидонов, – судья закрыл книгу после того, как быстрым росчерком пера вынес пока только ему ведомый приговор. – Кто бы чего не говорил, любовь – основа всего. Поэтому и наказание виновный понесет соответствующее.

Афлорий вздрогнул, когда рядом с ним выросли фигуры двух ангелов–пересмешников. Им единственным дозволялось появляться среди людей, принимая человеческий облик.

«Пошлют исправлять ошибку? – мелькнула догадка, и стажеру стало легче дышать. – Неужели позволят стать пересмешником? Это лучшее из наказаний, я счастливчик!»

Напряжение спало, Афлорий даже тряхнул крыльями, забыв, что любое движение может отозваться болью, и едва не пропустил заключительные слова судьи.

– Лук и стрелы сдать.

– А как же…

Действительно, как исправить ошибку без золотых стрел? Свел бы неудавшуюся парочку, бабахнул по ним стрелой любви так, чтобы она прошила оба сердца, и все, готово! А теперь?

– Четвероногому существу они ни к чему.

– Ваше Светлейшество, я не понял, вы сказали «четвероногому»? – лик стажера стал того же цвета, что и кончики собирающих звездную пыль крыльев.

– Тварью бессловесной вступите в человеческий мир. И оной останетесь, пока не осчастливите любовью пять пар.

– С–с–стать собакой? – Афлорий не верил, что его так жестоко наказывают. Теперь он будет не в состоянии не то что ранить стрелой, но и даже тренькнуть тетивой или нашептать.

– Хоть хомячком, – устало ответил судья и шарахнул деревянным молотком по чернильнице, разбив стеклянное сердце и ставя на том точку. Разбрызгавшаяся кровь медленно впиталась в одежду двух пересмешников и упавшего на четвереньки стажера, запустив тем приговор в силу.

Последнее, что услышал Афлорий, чувствуя, как с его крыльев осыпаются перья, это шипящий шепот ангела–пересмешника:

– Только попробуй стать хомячком! Придушу!

– Мяу! – произнес стажер и почесал задней лапой за ухом.

А в городе, где осень золотом и багрянцем разукрасила тихие дворы и скверы, из подъезда дома, где жила Евгения Ключева, вывели спившегося барабанщика дядю Сашу. Он, поймав строгий взгляд своей старшей сестры, торопливо спрятал под куртку отполированные годами неустанного применения барабанные палочки.

В сторонке терпеливо дожидалась своего вселения интеллигентная парочка старушек. Прямые спины, гордо поднятые головы. В переноске у их ног томился кот породы вислоухий шотландец. Его так и тянуло уткнуться носом в один из баулов, принадлежащий сестрам. Там лежали бутылки, заполненные замечательной настойкой, на которую кот возлагал огромные надежды. Не надо шептать, тренькать или пулять стрелами. Накапал пять капель, и все то, что сделает проштрафившегося купидона свободным, произойдет само собой. Утраченные много лет назад чувства вспыхнут с новой силой, и никуда голубчикам не деться. Все переживания и комплексы исчезнут, уступив место любви.