— Нам придется кого-нибудь нанять, — сказал я. Селеста достаточно ясно дала понять: она не желает, чтобы ее мать перебиралась в Нью-Йорк; идея обратиться за помощью к Мэйв даже не рассматривалась.

— Главное, чтобы это был кто-то, кого мы знаем, — сказала Селеста. Ее расстраивала, пугала и злила собственная неспособность держать все под контролем. — Не хочу, чтобы с Мэй сидел чужой человек.

— Можем попробовать Флаффи, — сказал я — без особого, правда, энтузиазма. Помимо всего прочего, позвать Флаффи значило сделать огромный шаг назад. Я качал Мэй на своем колене, она вертелась и тянулась пухлыми ручками к маме.

— Что такое флаффи?

— Не что, а кто.

— В смысле?

— Я разве тебе не рассказывал?

Селеста вздохнула и расправила одеяло:

— Видимо, нет. Такое имечко не забудешь.

В самом начале наших отношений Селеста спросила меня о небольшом шраме над глазом, и я ответил, что налетел на локоть товарища во время парной игры в Чоуте. Не собирался я говорить хорошенькой девушке, лежавшей в моей кровати, что няня-ирландка влепила мне ложкой. А раз я никогда не упоминал Флаффи, значит, Селесте ничего не было известно и об интрижке моего отца. Было бы трудно отстоять кандидатуру человека, переспавшего с нанимателем и ударившего ребенка, но, честно говоря, я давно простил ее за все. Как сказала Мэйв, ни на кого из тех времен мы не таили обиды. «Она была нашей няней. Теперь живет в Бронксе», — сказал я.

— Я думала, вашими нянями были Сэнди и Джослин.

— Сэнди была домоправительницей, Джослин — кухаркой, Флаффи — няней.

Селеста прикрыла глаза и умиротворенно кивнула:

— Всю вашу прислугу в голове не удержишь.

— Так позвонить ей? — Мэй, обладавшая суперспособностью концентрировать свой вес в одной точке, превратилась на моих руках в 22-килограммовый мешок с картошкой. Я положил ее рядом с Селестой.

— Почему бы и нет. Тебя-то она хорошо воспитала. — Она потянулась к малышке, рядом с которой могла лежать, но не брать ее на руки. — Надо же с чего-то начинать.

Вот так и получилось, что спустя почти тридцать лет с тех пор, как мы жили под одной крышей, Флаффи оказалась в квартире на 116-й улице и стала приглядывать за нашей дочерью. Селеста этому нарадоваться не могла.

На второй день после того, как мы ее наняли, я услышал, как Флаффи говорит моей жене: «Блохи были повсюду!» Я только что зашел в парадную дверь и замер в небольшой прихожей, чтобы послушать. Не то чтобы я подслушивал — квартира была для этого слишком мала. Они знали, что я вернулся.

— В самый первый раз, когда я увидела Конроев, они стояли и чесались. А мне до смерти хотелось произвести на них хорошее впечатление. Я присматривала за домом, когда он опустел, и теперь надеялась, что мне позволят остаться. Поэтому я надела свое лучшее платье и вышла, чтобы представиться, — а там они, со всеми своими коробками. Я видела блох на крошечных ножках Мэйв. Они облепили ее как сахарную голову.

— Секунду, — сказала Селеста. — Так ты не жила в доме?

— Я жила в квартире над гаражом, которую занимали мои родители, когда работали на Ванхубейков. Ну и конечно, я все время проводила в доме, когда ухаживала за старой хозяйкой, — я глаз с нее не спускала. Но после ее смерти находиться там стало довольно удручающе, поэтому я перебралась обратно в гараж. Я там выросла. Сперва я была лишь одной из помощниц, потом единственной прислугой, потом сиделкой, потом смотрительницей, а потом появились Конрои, и я стала няней — сперва для Мэйв, потом для Дэнни.

А еще ты была любовницей, подумал я, разбирая почту.

— Со всеми этими работами я справлялась хорошо, разве что сторож из меня получился никудышный.

— Но это совсем другая работа, — сказала Селеста. — Одно дело ухаживать за людьми, и совсем другое — за опустевшим домом.

— Я его побаивалась, дома этого. Мне все казалось, что Ванхубейки никуда не делись, что остались их призраки. Это место было от них неотделимо даже несмотря на то, что никого из них не осталось в живых. Я едва могла заставить себя заглянуть туда раз в неделю и исключительно при свете дня, поэтому ни о енотах в бальной зале, ни об их блохах мне ничего не было известно. Насекомые, должно быть, только вылупились, потому что, когда приходил банкир, и после, когда Конрои приезжали посмотреть дом, никаких блох не было, а вот когда они въехали, блохи были повсюду — прыгали по коврам, по стенам. Если бы они меня тут же уволили, я бы поняла.

— Но блохи не из-за тебя завелись, — сказала Селеста.

— Если подумать, из-за меня. Я прозевала их появление. Давайте-ка я уложу эту кроху и приготовлю вам поесть.

— Дэнни! — позвала Селеста. — Ты голодный?

Я зашел в спальню. Селеста растянулась на нашей кровати, Флаффи сидела в кресле со спящей Мэй на руках.

Увидев меня, Селеста улыбнулась:

— Флаффи мне тут про блох рассказывала.

— Его мать позволила мне остаться, — сказала Флаффи, улыбаясь, как будто в том была моя заслуга. — Она была не сильно старше меня, но я вела себя так, будто она была моей матерью. Мне было так одиноко! А она была так добра. Несмотря на все ее страдания, Элна всегда вела себя так, чтобы я чувствовала, как она мне рада.

— Она страдала из-за блох?

— Из-за дома. Бедняжка его ненавидела.

— Я бы перекусил, — сказал я.

— Почему бедняжка-то? — спросила Селеста. С тех пор как я рассказал ей о своем прошлом, она придерживалась невысокого мнения о моей матери. Считала, не существует причины, по которой можно бросить двоих детей.

Флаффи опустила глаза, посмотрела на мою дочь, спавшую у нее на груди.

— Она была слишком хороша для подобного места.

Селеста посмотрела на меня в некотором недоумении:

— Ты вроде говорил, что там было очень даже ничего.

— Пойду сделаю пару бутербродов, — сказал я и направился в сторону кухни. Мне хотелось попросить Флаффи замолчать, но с какой стати? Она рассказывала все это Селесте, единственному человеку на свете, которому это было интересно. Флаффи рассказывала Селесте истории о Голландском доме, как Шахерезада, — будто пытаясь выиграть еще одну ночь, а Селеста, которая наконец-то отвлеклась от своих забот, ни за что на свете ее не отослала бы.

Кевин родился недоношенным и первые шесть недель провел в кувезе, глядя на нас лягушачьими глазками через прозрачную пластиковую стену, пока Флаффи нянчилась дома с Мэй. «Все в порядке, — говорила мне Флаффи, осыпая поцелуйчиками голову моей дочери. — Каждый из нас на своем месте». Пока Селеста лежала в больнице, Мэйв приезжала на поезде — чтобы провести время и с Флаффи, и со своей тезкой. Оказавшись вместе, Мэйв и Флаффи обнаруживали неуемный аппетит до прошлого. Комната за комнатой они проходились по Голландскому дому. «Помнишь плиту? — говорила одна из них. — Конфорки эти, которые от спички зажигались? Каждый раз огонь так долго не загорался, что мне казалось, я нас всех на тот свет отправлю». — «А розовые простыни в спальне на третьем этаже помнишь? В жизни не видела простыней прекраснее. Уверена, они и сейчас ничуть не хуже. В той кровати никто никогда не спал». — «А помнишь, как мы решили вдвоем поплавать в бассейне, а Джослин такая — негоже няньке плескаться, как тюленихе, посреди рабочего дня?» И они смеялись, смеялись, а потом и Мэй принималась хохотать вместе с ними.