Шрифт:
Закладка:
Он достал чистую буковую дощечку и начертал на ней увиденный символ металлическим пером. После первого символа уловить начертание остальных было проще и вскоре он собрал все двадцать четыре рубленые знака, которые составляли этот сакральный язык.
Но потом оказалось, что помещение с зеркальными поверхностями содержало только лишь знаки и никаких записей. Ему дали систему письма, но не дали никаких текстов с использованием этой системы. Тогда, быть может…
Тот начал экспериментировать с символами, расставляя их в различных последовательностях. Сначала в уме, потом – на дощечке. А затем, когда на буке не осталось места, он принялся выцарапывать символы на поверхностях комнаты. Скажите, настоящий исследователь не позволил бы себе такого кощунства? Но Тот был не просто исследователем, кроме того, это чувство известно всякому ученому – когда открытие захлестывает тебя настолько, что забываешь обо всех условностях, продиктованных этикой, моралью…
Он пробовал снова и снова, пробовал записывать символы слева-направо (как писали все известные ему народы), затем наоборот. Пробовал располагать символы по вертикали и диагонали, составлял из них независимые сегменты и общие фигуры. Он понимал, что имеет значение не только последовательность (ее он давно понял), важна еще и форма записи.
И тогда он понял, в чем его ошибка. За свои странствия он изучил десятки культур и знал десятки десятков письмен, но ему нужен был иной вариант записи речи, тот, которого еще не было. Точнее был, но так давно, что даже памяти о нем не осталось.
Тот закрыл глаза и позволил себе чертить знаки в произвольном порядке, а когда взглянул на дело рук своих, улыбнулся предвечной истине. Все мудрое просто. Он записал символы, расположив их по кругу, так, чтобы не было первого и последнего, чтобы они образовали единую семантическую цепь, причем каждое последующее прочтение добавляло новый смысл к уже прочитанному.
Глаза Тота вновь и вновь пробегали по кругу символов, а его разум уже блуждал по лабиринтам космоса. Он узнал, что его мир не плоский, что это эллипс, движущийся вокруг Солнца, которое вовсе не бог (не в том смысле, в каком понимают люди), а лишь звезда, одна из мириад.
Он узнал, что вокруг этой звезды вращаются десятки других миров, которые на первый взгляд кажутся необитаемыми. Он увидел объект, что позже назовут Луной, и осознал, что этот объект пришел извне и ждет своего часа. Он увидел все многообразие племен, населявший его родной мир, и увидел богов, которые были созданы этими племенами. И тогда Тот понял, что теперь он тоже бог. Единственный бог, обретший свою ипостась через знания!
А потом всего на мгновение его мысленный взор пронзил пласты времени и он узрел, что однажды это повторится. Но тогда все будет иначе, и знания будут не собраны, а выкрадены. Однако тот, кто сделает это, тоже станет богом. Великим, быть может, сильнейшим из всех.
Когда Тот покинул центральное помещение пирамиды, оно свернулось в нульмерную точку и перестало существовать в этой реальности. Как и он сам, потеряв тело смертного. В форме чистой энергии он вышел из пирамиды под яркий солнечный свет и обнаружил у входа дары – пищу, кувшины с вином, костяные и металлические амулеты. Многие из даров пожухли от времени, некоторые обратились прахом. Оказалось, что он провел в пирамиде 16 лет, и его возвращение окончательно убедило местные племена в божественном происхождении «человека с севера».
Тот некоторое время жил в Типерсисе, но решил вернуться в Иуну, где познакомился с некоторыми местными богами – их звали Атум, Шу, Сэтх, Исида, Сэшат и великолепный Осирис. Более остальных Тот сблизился с Осирисом и Сэтхом, а Сэшат… позже молва превратит их в любовников и они действительно хорошо понимали друг друга. Но Сэшат никогда не была смертной, поэтому их близость с Тотом была обречена, и оба понимали это.
В Иуну молодой бог взял себе трех учеников из числа смертных – Имхотепа, Мерит-Птаха и Хеси-Ра. Он обучал их и всех желающих математике, астрономии, лингвистике, биологии и другим наукам. Он раскрывал перед ними тайны Вселенной, объяснял, что есть духи, боги, стихии и как с ними взаимодействовать. В то священное время наука была магией, а магия без сомнения являлась наукой!
Имхотеп добился великих успехов в изучении математики и космических закономерностей, Мерит-Птах постиг врачевание и суть человеческого тела, а Хеси-Ра сумел овладеть законами гармонии и сакральной геометрией бытия.
– Это глупо, – сказал ему как-то Сэтх. Они плыли в небесной ладье и рассматривали величественный Иуну, простиравшийся под рваной кромкой облаков далеко внизу. – Они любят тебя, а значит – никогда не станут уважать.
– А тебя, значит, они уважают? – улыбнулась Сешат, которая, что называется, не давала Тота в обиду, защищая его от провокаций старого прохвоста. – Не заблуждайся, брат, они тебя боятся!
– Верно, – неожиданно легко согласится Сэтх. – Боятся. Потому и уважают, ибо знают, что неуважение карается. Осириса они тоже боятся.
– Не так, – вступил в разговор Тот, оторвавшись от созерцания попыток Имхотепа возвести свою первую пирамиду. – Осириса они боятся не так, как тебя. Его чтут, ибо он их высшая совесть, посмертный судья, владыка мира, в котором им суждено провести гораздо больше времени, чем здесь.
– А ты воплощаешь лишь этот мир, – закончила за него Сэшат, глядя на Сэтха. – Временный. И страх перед тобой тоже временный, как и все здесь. Поэтому они не могут уважать тебя по-настоящему, могут лишь прикрываться благоговением, лишь бы не вызвать твой гнев.
– А какая разница? – искренне удивился Сэтх, сильнейший из богов этого древнего народа порой был невообразимо прямодушен, если не сказать – наивен. – Какая разница, по какой причине они ведут себя так, как нужно мне? Они демонстрируют страх, они почтенно склоняются передо мной и шепчут мне молитвы в засуху или в преддверии войны. Какая разница – что у них в душе? Главное – что они делают, а с их душой разберется Осирис.
Он весело хохотнул, радуясь удачной, на его взгляд, аллюзии. Тот и Сэшат переглянулись, поймали улыбку друг друга и наигранно вздохнули.
Вот только Сэтх был прав. Все это было глупо. Все, что делал Тот было глупо. Ибо в людях жил страх и слишком часто он оказывался
