И с радостным лицом он почти побежал назад, в крепость.

«Неужели же, — подумал я, — он боится, что мы и теперь не отсидимся!»

XLIX

Когда мы пришли в крепость и я вскарабкался по дрянной каменной лесенке на стену, то на ней уже устанавливали большие пушки и Квашников, все такой же черный, окровавленный, суетился и хлопотал около них.

— Что это? — спросил я его, когда установка кончилась, и пушки были заряжены ядрами. — Для чего это?!

— А это, — ответил он, отирая или, правильнее говоря, растирая пороховую грязь и копоть по лицу, — это ваша премудрая артиллерия наконец придумала прислать нам из склада порядочные пушки. Она, вероятно, думала, что они больше не нужны, и жестоко ошиблась.

И затем, подскочив к пушке, он весело закричал:

— Первая, пли!

Фейерверкер подскочил с фитилем, приложил его, и выстрел грянул.

С тихим визгом, посвистывая, полетало ядро и исчезло за завалами.

— Вот теперь посмотрим, черти, как вы встретите нашу выручку!

— Неужели вы думаете, что к нам идут на выручку? — спросил я.

— Смотрите! Смотрите!.. Видите?!

И действительно, я увидал вдали, как медленно к нам подвигалось какое-то войско.

«Это батальон Т. карабинерного полка», — подумал я.

Но навстречу нашим спасителям летели густо выстрелы из-за завалов.

— Вторая, пли! — скомандовал Квашников.

И выстрел снова грянул.

— Третья, пли! Четвертая, пли! Первая пли!

И наша только что поставленная батарея начала посылать одно ядро вслед за другим не переставая.

— Ага, черти! Начали прятаться! Боитесь ядер! — И он самодовольно обратился ко мне и в промежутках между оглушительными выстрелами начал объяснять, что ядро не так опасно, как картечь, но когда летит оно, то наводит невольный страх. — Оно, знаете ли, как баба: немного натворит, да крепко нашумит. Летит, знаете ли, с этаким свистом, гулом… А картечью нельзя теперь… картечью своих перестреляешь…

Но я не слушал его и весь был поглощен тем, что совершалось впереди нас.

L

При тусклом свете пасмурного дня медленно подвигались к нам наши защитники. Но мне казалось, что скорее мы их защищаем, чем они нас.

Это была горстка, какая-нибудь сотня солдат. Впереди несли знамя, и шел хромая окровавленный барабанщик. Вокруг довольно стройно сгруппировалась маленькая колонка.

Иногда горцы выскакивали с бешенством из-за завалов и бросались с обнаженными шашками на эту горстку, но тогда она быстро строилась в каре, и солдатики молча выставляли штыки, на которые (странное дело!) не осмеливались бросаться фанатизированные дикари.

А Квашников между тем усердно посылал ядро за ядром.

— Знаете ли, господа! — сказал он. — Теперь не худо бы сделать маленькую вылазку и взять хоть бы два завалика.

И я в качестве ординарца побежал доложить об этом полковнику.

Через полчаса рота 60-го К… полка под начальством Боровикова выстроилась под крепостью, и он стройно повел их в атаку.

Не дойдя 20 шагов до завалов, с криками «ура!» они бросились в штыки, и через несколько минута завалы были взяты, и К-цы с торжеством вели в крепость наших спасителей.

Мы встретили их со знаменами, с торжеством. Все офицерство, даже сам Анфилатыч, вышли им навстречу, целовались, обнимались, кричали им «ура!» — одним словом, вполне обрадовались и успокоились.

Но вся эта радость нисколько не передалась нашим спасителям.

Во-первых, они шли всю ночь напролет.

Во-вторых, под Агушей они встретили первую засаду (это показывает только, как далеко шли подготовления к нападению на нашу крепость и как предусмотрительно и расчетливо они были сделаны). Горцы с бешеной отвагой кинулись на отряд, совершенно не подготовленный к этому сюрпризу, и искрошили почти целую треть людей.

И затем начался для них длинный ряд бедствий.

— Мы шли точно мертвой дорогой, — рассказывал один офицер Серджаков. — Только что успеем пройти версты две-три, и снова захлопают из какого-нибудь леска, и снова падают люди.

Но главное бедствие встретило их здесь, около нашей крепости.

— Когда это он перебил нас здорово, — рассказывал унтер-офицер Свырдыченко, — так уж мы ровно очумели, а тут вдруг завалы, направо завалы, налево завалы… Отсюда бьют и оттуда бьют без передышки. Идем в ногу, точно сквозь строй… Идем, идем, валимся, как чурки… И вдруг: Стой! Стройсь! И лезут на нас эти черти… Под конец, кажись, все бы мы пали… если бы вы не зачали палить в него. Стали уже подходить к крепости. «Смотри, — говорит Герасимов, — вон уж и крепость». А я ничего не чую… Словно слепни вошли мы в крепость…

И это была совершенная правда. Не слепни, а одичалые от страха пришли к нам наши мнимые защитники.

LI

— Что же, господа! Теперь, я думаю, нам можно и отдохнуть? — предложил полковник Буюков, начальник крепостных войск. И так целую ночь продежурили на стенах.

— Нет, ваше превосходительство (хотя он и был только полковником, но офицерство, для большей важности, звали его «ваше превосходительство»). Нет, ваше превосходительство, — возразил Квашников. — У нас теперь есть еще работа. — Мы должны уничтожить ядро, из которого может образоваться новое скопище, — и он указал на форштадт.

— Разве там есть неприятель?

— Да как же! Там, можно сказать, почти все теперь немирные.

— Ну, после настоящего поражения!

— Да там, ваше превосходительство, абреки, на которых не действуют никакие поражения.

— Ну, как хотите! Берите людей, если найдутся охотники, и действуйте, а большинству того… надо отдохнуть.

И он повернул свою толстую спину, над которой высился седой стриженый затылок в кивере ведром, и медленно, точно допотопный мастодонт, удалился.

Квашников тотчас же принялся за дело. Он при помощи ротных командиров собрал все войско и кликнул охотников. Охотников вышло чуть не полгарнизона. Он выбрал только пятьдесят. Я был в их числе.

— Ведь вы ранены? Вы бы остались! — сказал Квашников.

— Да это что же за рана! — возразил я. (Хотя рана начала сильно болеть.) — Нет, уж вы позвольте мне следовать.

— Следуйте на здоровье. Не мешаю.

И мы отправились. Пять офицеров: Боровиков, Красковский, Лештуков, Винкель и Семов, — шутя и смеясь пошли вместе с нами.

Одним словом, мы шли точно на потеху или на облаву.

При выходе из крепости стоял Глушков в полной парадной форме и с ним две пушки четырехфунтовика.

— Мне также позвольте присоединиться к вашей экспедиции, — сказал он, прикладывая руку к киверу.

— Очень будем рады, ваше высокородие, — сказал любезно Квашников.

— Ха! ха! ха! — захохотал Ленштуков. — Всю ночь проспал, а теперь прослышал об экспедиции… Ха! ха! ха!

LII

Наш маленький отряд с полною осторожностью