Она снова повела его в спальню, и не отходила от него, пока он не устроился поудобнее под одеялом. Но он всё же не спал. Сон был бессилен побороть коварное бодрствование, что воскрешало его чувства. Он быстро вскочил с постели и прислушался, как мать поднимается по лестнице на верхний этаж, затем открыл дверь и ринулся в комнату сестёр. Дверь он не закрыл, позволив свету лампы, висевшей на потолке в зале, проникнуть и осветить утопавшую во мраке часть комнаты. Он бросился к постели сестры, шепча ей:

— Сестрица Хадиджа!

Девушка в изумлении уселась на постели, и он запрыгнул к ней, задыхаясь от волнения, будто не довольствуясь тем, что она его внимательно слушает, и желая поверить ей тайну, что унесла остатки его сна; он также протянул руку к Аише и подёргал её. Но та уже проснулась, уставилась на гостя и откинула одеяло, с любопытством подняла голову и спросила его:

— Что это привело тебя в такой час?

Он не обратил внимание на их протестующий тон, потому как был уверен, что одно-единственное его слово, указывающее на тайну, может всё поставить с ног на голову, и по этой-то причине сердце его колотилось от радости и ликования. Затем с воодушевлением, будто предостерегая их слушать внимательно его слова, сказал:

— У меня есть одна удивительная тайна…

Хадиджа спросила его:

— Ну и что это за тайна?!.. Выкладывай, что там у тебя, показывай нам своё умение…

Он не мог больше утаивать свою тайну и выпалил:

— Мой брат Фахми хочет посватать Мариам…

В этот момент Аиша, в свою очередь, резким быстрым движением уселась на постели, словно это заявление выплеснули на её лицо как ушат холодной воды.

Три силуэта сидели близко друг к другу, образуя причудливую тень пирамиды, вырисовывающейся в приглушённом свете, что проникал в комнату и отображался на полу и на двери в виде параллельно покачивающихся сторон треугольника вслед за колебанием фитиля лампы сквозь открытую дверь. Дуновение ветерка, доносившееся из створок окна в гостиную, ласковым шёпотом раскрывало тайну. Хадиджа с интересом спросила:

— А как ты об этом узнал?

— Я встал с постели, чтобы забрать тетрадку по английскому, и около двери в комнату брата до меня донёсся его голос, когда он разговаривал с мамой, и я прижался к двери…

Затем он поведал им о том, что дошло до него из их разговора. Сёстры внимательно слушали его, затаив дыхание, пока он не закончил говорить. И тут Аиша спросила у своей сестры, будто для пущей уверенности:

— Ты в это веришь?

Хадиджа, глухим голосом, что словно доносился из телефона с другого конца далёкого города, сказала:

— А ты считаешь, что он всё это выдумал? — указывая при этом на Камаля, — такую длинную историю?

— Ты права. — И она засмеялась, чтобы успокоить своё острое любопытство. — Вымышленная история про смерть мальчика на улице — это одно, но тут уже нечто совсем иное.

Хадиджа, не обратив внимания на протесты Камаля при упоминании о нём, спросила:

— Интересно, и как же это приключилось?

Аиша со смехом ответила:

— А я разве тебе не говорила как-то раз, что я очень сомневаюсь в том, что Фахми каждый день лезет на крышу, чтобы полюбоваться плющом?!

— Уж плющ-то это самое последнее, что там могло обвиться вокруг него.

Аиша тихонько запела:

«Очи мои, не виню я вас, что любите вы»

Хадиджа прикрикнула на её:

— Тсс… Сейчас не время для пения… Мариам уже двадцать, а Фахми — только восемнадцать… Как мама на такое согласится?!

— Мама?… Наша мама — это кроткая голубка, которая не умеет отказывать. Но нужно проявить терпение: разве не правда, что Мариам — красивая и добрая?! И потом, наш дом — единственный в квартале, в котором пока не было свадьбы…

Хадиджа, впрочем, как и Аиша, любила Мариам, однако при всей любви она никогда не упускала возможности покритиковать того, кого любила. Вот и сейчас не смогла сдержаться и остановиться лишь на критике. Этот рассказ о свадьбе вызывал у неё скрытые опасения, и она поменялась в лице. Но тут же заняв позицию против своей подруги, отказываясь принимать её в качестве жены своего брата, она сказала:

— Ты в своём уме?… Мариам красива, но она и в подмётки не годится Фахми… Дурочка ты, он же студент, и придёт время, станет судьёй. Ты можешь представить, чтобы Мариам была женой такого высокопоставленного судьи?! Она по большей мере нам ровня, и даже в чём-то превосходит нас, однако ни одной из нас никогда не стать женой судьи!..

Аиша про себя спросила:

— А кто сказал, что судья лучше офицера полиции?! — Затем, как бы оправдываясь, сказала:

— А почему бы и нет?!

Но сестра продолжала говорить, не обращая внимания на её возражения:

— Фахми может взять себе в жёны девушку во сто раз красивее Мариам, и в то же время образованную, богатую, дочь какого-нибудь бека, или даже паши. Зачем ему торопиться со сватовством к Мариам?!.. Она всего-то неграмотная болтунья, ты не знаешь её так, как знаю я…

Тут Аиша поняла, что Мариам в глазах Хадиджи приобрела всевозможные недостатки и пороки. Она не смогла сдержаться, особенно при слове «болтунья» — такое качество скорее было свойственно самой Хадидже, — и улыбнулась, скрывая недовольство. Остерегаясь вызвать волнение сестры, она примирительно сказала:

— Оставим это дело на усмотрение Аллаха…

Хадиджа уверенно ответила ей:

— Аллаха касаются небесные дела, а земные — отца, посмотрим, что он скажем завтра…

И уже обращаясь к Камалю, сказала:

— А тебе пора возвращаться в постель. Спокойной ночи.