- Здравствуйте, Кира. Спасибо, что согласились зайти к нам.

- Спасибо, что пригласили, - мямлю еле слышно.

Из ближайшей двери выглядывает усатый, чуть полноватый мужчина. Он улыбается сдержанней, но приветствует меня, как старую знакомую.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ - Привет. Чего встали в прихожей? Проходите в комнату.

Мы входим в гостиную, в центре которой красуется большой накрытый скатертью стол и сервированный посудой и приборами стол. Я быстро считаю тарелки и понимаю, что мы - не единственные приглашенные.

- Будут еще гости? - шепчу на ухо Никите, приподнявшись на цыпочки, пользуясь тем, что мы пока в комнате одни.

- Будут, - отвечает он негромко, - но позже. Придут братья, привезут бабушку. Но мы успеем уйти, - быстро добавляет, наверное, заметив, как я побледнела. - Ма...

Договорить он не успевает - в комнату входит Галина Аркадьевна.

- Да, мы подумали, что знакомство со всей нашей большой семьей сразу будет слишком большим потрясением для вас.

Обращение на "вы" смущает меня, кажется, даже сильнее, чем сам факт первого в моей жизни знакомства с родителями молодого человека.

- Присаживайтесь, Кира, на любое понравившееся место. Сейчас будем пить чай.

Никакого чая я, конечно же, не хочу. Ничего не хочу, кроме как поскорее отсюда убраться. Мне так неловко и так страшно, что я близка к обмороку - конечности холодеют, кровь от лица отливает, а сердце бьется все медленнее, как будто тоже мечтает стать невидимкой. Мама освобождает край стола от расставленных тарелок и просит Никиту принести с кухни поднос со сладостями и чашки с ложками. Боясь оставаться с ней наедине, я увязываюсь за Никитой.

Его отца на кухне уже нет, и я могу немного расслабиться.

Пока Никита достает из ящика для столовых приборов и посудного шкафа требуемую посуду, я разглядываю светлый матовый гарнитур и кофейные шторы на окнах - вкус у его мамы явно есть. Закончив с наполнением подноса, Никита подходит и поливает из детской лейки раскидистый не цветущий цветок. Я вслух высказываю свое удивление этим непацанским занятием.

- Просто это мой цветок.

Ответ меня не удовлетворяет, я продолжаю молчать, ожидая пояснений, и он нехотя договаривает:

- Вика подарила.

- И ты его до сих пор хранишь? - не удерживаюсь я от вопроса.

- Ну не выбрасывать же. Он здесь живет уже пару лет. Почти член семьи.

- Понятно, - киваю я, чувствуя болезненное покалывание в груди.

"Даже Викин цветок - член этой семьи", думаю с грустью, но тут же одергиваю себя: "Боже, Кира, ты на самом деле ревнуешь к цветку?! Ты нормальная вообще?"

Никита подходит ближе и пальцем бережно освобождает губу, которуя я и не заметила как закусила.

- Это всего лишь цветок, Кир. Но если тебя он беспокоит, я от него избавлюсь.

- Ты же не хочешь его выбрасывать, - против воли мой голос звучит капризно, и мне становится стыдно.

- Не выброшу. Отдам бабушке или отвезу Лешке. Его жена любит возиться с растениями.

- Ладно, - улыбаюсь я. - Пусть живет. Но поливать не проси - вдруг не удержусь и подсыплю ему чего-нибудь ядовитого.

- Какое коварство!

Он смеется и мы возвращаемся в гостиную.

На пороге я глубоко вдыхаю и нацепляю дежурную улыбку - сейчас меня наверняка ожидает допрос по всей форме.

*

Пробыв в доме Никиты около часа, мы помогаем убрать со стола, расставить обратно сдвинутые для незапланированного чаепития тарелки и тепло прощаемся с его родителями.

- Рады были познакомиться с вами, Кира. Заглядывайте к нам еще.

Я в ответ смущенно мямлю, что тоже рада знакомству, обещаю приходить чаще, мысленно желая лишь одного - поскорее убраться из гостеприимного дома, проведенное время в котором тянулось для меня как для заключенных в колонии строгого режима.

За столом, как я и ожидала, меня пусть не допрашивали, но настойчиво интересовались всем и вся - от родителей и ближайшей родни до успехов в школе и планов на будущее.

От приклеенной на лицо милой улыбки под конец беседы у меня начало сводить скулы. Губы перестали слушаться, улыбка то и дело сползала, и вернуть ее на место было непросто.

Но это не был разговор в одни ворота, о семействе Беловых я тоже кое-что узнала. А главное - сумела составить свое представление о родителях Никиты, о которых прежде слышала не только, точнее, даже не столько от него, сколько от Вики. Теперь я могла сравнить свои впечатления с Викиными. И не сильно удивилась, поняв, что они диаметрально расходятся.

Подружка, мягко говоря, недолюбливала мать Никиты, называя высокомерной и доставучей, при этом об отце отзываясь, как о простом и добром мужике. Мне же Юрий Палыч показался суровым и неприветливым, я, если честно, его побаивалась, а вот общаться с его женой мне было почти легко и свободно. С учетом обстоятельств, конечно же.

Из забавных фактов я узнала, что Галина Аркадьевна тоже тяготеет к "гаданию" по номерам машин. Правда, не всех встреченных на дороге, а только семейных авто. И номер машины Никиты, например, его мама расшифровывала как третий ребенок в семье девяносто девятого года рождения. А вторым интересным фактом, но для меня откровением, хотя я всегда гордилась своей наблюдательностью, однако в этот раз не догадалась - имена сыновьям Беловы дали как трем русским богатырям. Старшего назвали Алексея, как Поповича, второе Ильей, как Муромца, а третьего, к счастью, записали Никитой, а не Добрыней, хотя мода на старорусские имена уже набирала обороты.

- Добрыня, значит, - говорю, смеясь, когда Никита, задержавшийся в квартире, догоняет меня на улице.

- Спасибо бабушке - отстояла мою честь. Сама всю жизнь с мужским именем мучается, и мне жизнь портить не дала.

- А что, мама всерьез думала назвать тебя Добрыней? - не верю я.

- На полном серьезе, да. И папу каким-то чудом убедила, но бабуля умнее оказалась и опередила их, записав меня Никитой. Мама недели три с ней не разговаривала, но пришлось смириться. Заморочки с заменой документов что сейчас, что тогда отобьют охоту бодаться у любого. Даже у моей мамы.