– Но так и есть, – подключилась Яна. – Я – свидетель!

Всем было ясно, что единственный свидетель на нашей стороне. Больше свидетелей не наблюдалось. Директриса поднялась на ноги и одернула край пиджака.

– Я буду готовить документы на отчисление Макеева. Это угроза жизни. Причем не в первый раз. Но для начала, конечно, поговорю с твоими родителями, Тимур. Пускай завтра мать или отец придут в школу.

Я растерянно взглянула на Тимура. Он стоял молча, упрямо глядя в другую сторону. Да, вот это подарочек на Новый год. Представляю, как влетит Тимуру от отчима. Но отчислять его?! Я просто не находила слов. Все вокруг тоже помалкивали.

Когда директриса, стуча каблуками, направилась к своему кабинету, я бросилась к Тимуру, но он посмотрел на меня исподлобья.

– Наташа, не надо сейчас, – негромко сказал он, устало потерев переносицу. Я уставилась на его сбитые костяшки пальцев. А потом Тимур развернулся и пошел прочь. Я знала, что его задели мои стихи, которые я посвятила якобы Антону… Знала, что он по-прежнему не верит мне. Только потому, что я так и не набралась смелости признаться ему в том, как он мне дорог.

Стас так и не поднимался с пола. Этот спектакль мне надоел. Я повернулась к нему и зло спросила:

– Может тебе эвакуатор вызвать? Чтобы тушу твою гнилую наконец с пола подняли.

– Наташа… – Казанцева осторожно тронула меня за локоть.

– Мне плохо, дура, не видишь? – закрыв ладонями лицо, проговорил Калистратов. – Я жду врача. Вдруг у меня сотряс?

– Пришибить тебя мало, – сказала я.

Стас отнял руки от лица и посмотрел на меня. А потом хрипло рассмеялся. Из-за размазанной по лицу крови выглядел он жутковато. И смех получился злодейским.

– Хоть одного из братьев вышвырнуть из школы удалось. Потому что справедливость должна восторжествовать. Хотя посмотрим, что Антошке будет за совращение малолетней.

Я покачала головой и вздохнула:

– Какой же ты придурок, Калистратов.

Развернулась и быстрым шагом направилась к лестнице. Яна засеменила за мной.

– Как думаешь, Макеева правда исключат? – спросила она, заглядывая мне в лицо. Я едва сдерживала слезы обиды.

Навстречу нам попалась встревоженная медсестра. Директриса снова семенила за ней, но теперь я ее и взглядом не удостоила. Противная старуха!

– Понятия не имею, – буркнула я.

– А о каких братьях говорил этот идиот? Ты что-нибудь знаешь?

Только тут я заметила в противоположном конце коридора Машу Сабирзянову. Она стояла у расписания и смотрела прямо на нас. Наверняка Маша тоже стала свидетельницей драки. Но ее показания точно так же, как и показания Казанцевой, директриса бы не стала брать в расчет. Мы все были против ее внука.

Я повернулась к подруге и вздохнула:

– Слушай, Ян, по-моему, между нами стало слишком много тайн. Я уже сама путаюсь во вранье.

– Ты права, – кивнула Казанцева. – Значит, «Код красный»?

– Угу. Давайте завтра после уроков соберемся в «Маке» и обо всем поговорим. Нет ничего хуже недоговоренностей между друзьями.

Казанцева кивнула, а потом внимательно посмотрела на мое лицо:

– С тобой точно все в порядке?

– Да. Только ты меня оставь одну, пожалуйста.

– Конечно, – кивнула Яна. – Тогда до завтра.

– Ага.

Яна поправила лямку рюкзака на плече и направилась к лестнице. Может быть, она на меня обиделась, но сейчас мне было не до этого. Сабирзянова так и не двигалась с места. Она буквально сверлила меня взглядом. Хотя обычно явно избегала моего общества, прятала глаза и первой уходила, где бы я ни появлялась. Тогда я приняла вызов и направилась к ней.

– Привет, – сказала я.

– Привет, – откликнулась Сабирзянова.

Скорее всего, мы разговаривали в первый раз в жизни. Обычно я с ней даже не здоровалась. Как и она со мной. И все издевки над Машей я пропускала мимо ушей, хотя, наверное, нужно было раньше за нее вступиться. Теперь мне было стыдно. Да и вся эта ситуация не закончилась бы так печально. В итоге пострадал Тимур. Если его все-таки исключат из школы… Мы подошли к окну и встали рядом, опершись о подоконник. Плечом к плечу, одного роста, даже руки на груди сложили одинаково. Могли бы мы когда-нибудь подружиться? Мне кажется, мы с Сабирзяновой были слишком разными.

На мое удивление Маша первой начала разговор.

– Я все видела, – сказала она. – Стас тебя первым начал цеплять. Так же, как и меня.

– Вряд ли директриса и тебе поверит, – усмехнулась я. – Ты – заинтересованное лицо.

– Калистратов когда-то предлагал мне дружбу, – внезапно призналась Маша. – Давно это, правда, было. В седьмом классе.

– Серьезно? – удивилась я. Нет, Маша, конечно, симпатичная девчонка. И о чем-то подобном я даже Янке говорила… Но Казанцева тогда просто рассмеялась. – И ты не согласилась?

– А ты как думаешь? – усмехнулась Маша. – Стас всегда был гнилым и подлым человеком. С детства. Разве ты не знаешь, что он у малышей из начальной школы деньги вымогал? Меня такие люди никогда не привлекали. Со Стасом никто и никогда в классе не дружил искренне. Только из-за выгоды. Потому что его бабушка в случае чего таких же, как он, хулиганов отмажет. Или из-за страха. Запугает и заставит с собой дружить…

Я вспомнила компанию, которую видела вместе со Стасом в «Маке». Кто его друзья? Наверное, такие же сомнительные личности со схожими жизненными ценностями. Обмануть, обсмеять, унизить.

– Если дружат из жалости, это плохо, – сказала я. С Машей-то никто не дружил… Кроме Тимура. Как недавно выяснилось. – Может, он одинокий? Или у него проблемы в семье?

– А у кого нет проблем в семье? – откликнулась Маша. – У всех своих заморочек хватает. Только это не дает никому права становиться злым человеком и обижать слабых.

– Мне кажется, злым человеком можно родиться. Просто так. И ничего с этим не поделаешь.

– Калистратов слишком избалованный, – жестко сказала Маша. – Мстительный и злопамятный. Все отказ мне простить не может. Вот, например, у Макеева тоже в семье непростая ситуация. И это не мешает ему оставаться порядочным человеком.

Сабирзянова произнесла это с такой гордостью и так высокопарно, что я с удивлением осторожно на нее покосилась.

– Ты знаешь о его ситуации в семье? – ревниво спросила я.

Мне казалось, что Макеев должен был делиться сокровенным только со мной.

– Знаю, – кивнула Маша. И ехидно улыбнулась. – Мы ведь друзья. Я рассказала ему как-то о своей семье, а Тимур мне – о своей. Мы все друг другу говорим.

Я вспомнила о семье Сабирзяновой. Тогда ее родители показались мне забитыми и очень тихими. Такие не способны отстоять не только права своей дочери, но и свои собственные.