Значительной угрозой Северному Кавказу в государственной сфере является высокий уровень коррупции. Неформальные отношения местных этнических элит, пробравшихся к политическому управлению регионом, с московскими чиновниками, представителями силовых структур, партийными функционерами и деятелями общественных организаций также порой сводятся к защите общих интересов, разительно контрастирующих как с государственными интересами, так и с интересами большинства жителей региона. Всякая властная и партийная вертикаль — Москва — Грозный, Москва — Махачкала, Москва — Нальчик и так далее — на практике заключается в налаживании взаимных отношений между лидерами этнических кланов прорвавшихся к власти и их федеральными патронами. Всё это усугубляется формированием механизма круговой поруки, скрепляющего коррупционные схемы, о происхождении которого подробнее будет сказано в Главе 5 данной книги.

Распространение коррупционных схем фактически привело к утрате государством монополии на насилие, диктатуры федерального закона в рамках Северного Кавказа, что в совокупности создало атмосферу правового нигилизма. Последствия этого факта сейчас проявляются в деятельности плохо подконтрольных государству мини-армий, находящихся в подчинении у некоторых региональных лидеров, перманентной террористической активности, которая не всегда объясняется сепаратизмом и тем более международным терроризмом, но часто имеет бытовые и экономические предпосылки. В ситуации, когда фактические носители государственного суверенитета, коими являются «национальные республики», находятся вне пределов правового и силового контроля и при этом замешаны в сложных коррупционных схемах, начинает стремительно развиваться криминализация общей ситуации в регионе и привычка к системе крупных «траншей» в бюджет республики[297].

Одной из основных причин сложившейся ситуации является проникновение архаичных этнических структур в руководство «национальных республик». Кланы обладают мощной, устойчивой этнической идентичностью, консолидированным мировоззрением, однако это мировоззрение не может быть синхронизировано с общегосударственными задачами, так как оперирует категориями этноса, а не народа (лаос) или государства. Отсюда все провалы попыток модернизировать Северный Кавказ, а по факту — принуждение местных элит к отказу от собственной этнической идентичности для инкорпорирования их в органы республиканской власти, что привело за последние 20 лет к плачевному результату[298]. Таким образом, необходимо констатировать важность передачи политической и военной сферы отношений на Северном Кавказе в руки представителей государствообразующего русского народа, представители элит которого являются традиционными носителями стратегического мышления, включая выходцев из традиционной этнической среды, отказавшихся от своей исключительно этнической идентичности ради принятия в русскую культурно-цивилизационную среду.

Учитывая перечисленные выше тенденции, экономическое положение Северного Кавказа оставляет желать лучшего. Массовый отток русских, вызванный войнами, ликвидацией рынка труда, проведением этнических чисток и в целом хаосом начала 1990-х, — всё это повлекло за собой коллапс всей индустриальной и наукоёмкой базы Кавказа. Сегодня, чтобы хотя бы частично восстановить экономический потенциал этого пространства, необходимо активное участие русских в экономической жизни региона. Без соблюдения этого условия модернизация Кавказа так навсегда и останется утопичным и ярким планом, изложенным на бумаге.

Построение высокотехнологичных производств, исследовательских институтов, перспективных проектных организаций — традиционно те сферы, в формировании которых русские играли ведущую роль ещё при советской индустриализации Кавказа. Как отмечает профессор Чеченского государственного университета Вахит Акаев, «деиндустриализация происходит по всему Северному Кавказу, и в Северной Осетии та же самая ситуация, что и в Кабардино-Балкарии, что и везде. Индустриализация — это была важнейшая часть политики Советского государства. А там в основном русские работали. Они трудились на этих предприятиях»[299]. Не говоря уже о таких сферах производства, как объекты оборонного профиля и научно-исследовательские институты, где традиционно русские кадры составляли не менее 80 %[300]. Таким образом, без массового привлечения к делу восстановления Кавказа русских специалистов, обладающих высочайшей степенью квалификации, невозможно будет вести конструктивный разговор о новом экономическом рывке. Кроме того, особенностью восстановления и модернизации СКФО должна стать мотивация этих людей к постоянному проживанию на Кавказе. Привязка русских к индустриальным и научным центрам создаст первый импульс к их возвращению на Кавказ, а значит — и к экономическому развитию региона.

Политико-правовой дисбаланс в положении русских и «национальных» субъектов усугубляется во многом проводимой федеральным центром экономической политикой, которая носит акцентированно «окраинный» характер, что, впрочем, свойственно именно сухопутным империям. Получателями значительных субсидий из федерального бюджета являются республики Северного Кавказа, хотя получение полной информации о размерах отчислений из федерального бюджета в бюджеты республик СКФО крайне затруднительно. Часто даже высокопоставленные представители государственной власти федерального и регионального уровней оперируют разными цифрами, что вызвано несовершенством статистики и запутанностью методики подсчётов социально-экономических и финансовых показателей. В этом вопросе остаётся полагаться на утверждение некоторых исследователей экономического положения Северного Кавказа о том, что уровень субсидирования «национальных республик» Северного Кавказа в целом выше, чем «русских регионов». По неофициальным данным, в процентном отношении лидерами являются Республика Ингушетия[301] — до 90 % республиканского бюджета, и Карачаево-Черкесская республика — около 65 % республиканского бюджета[302]. В абсолютных же величинах выделенных средств на душу населения — Чечня и Дагестан.