Бумаги оказались не рабочими чертежами, а набросками. Наполовину прорисованные птицы застыли в полете. На одном из рисунков он изобразил солнце, низко висящее над Сеной, — я не могла понять, закат это или рассвет, рисунок был выполнен черной тушью, однако половинка солнечного диска выглядывала из-за нечеткого горизонта. Я видела Сену бессчетное количество раз, но никогда она не казалась мне такой красивой.

— Я не знала, что вы так хорошо рисуете! — От удивления я забыла, что собиралась извиниться.

Он покраснел до кончиков ушей. За последний месяц его волосы выгорели — должно быть, он много времени проводил на солнце, на открытом воздухе, вне дома.

— Так, пустяки — не стоило хранить их вместе с рабочими бумагами. Просто, когда нечем заняться или когда нужно конспектировать деловую встречу, но ничего не происходит, я начинаю рисовать. Хоть Сансон и гений, но он тратит на удивление много времени впустую, споря с коллегами об эстетике… — Анри собрал все бумаги и сложил их в стопку. — И никто из них не видит полной картины, не понимает, как их работа важна для тех, кому досталось меньше, чем им. Все как вы и говорили: карты могут изменить взгляд на вещи. Целые поселки, деревни и города будто не существуют, если не нанесены на карту. — Его движения были резкими, сердитыми. Я протянула Анри несколько оставшихся рисунков. Наши пальцы едва соприкоснулись, однако он отдернул руку, словно его ударило током.

— Они правда хороши. Честное слово.

Анри внимательно посмотрел на меня:

— Спасибо, мадемуазель де Батц.

На нас словно опустился покров серьезности.

— Мы ведь друзья, правда? — Я постаралась, чтобы мой голос прозвучал бодро. — Обязательно быть таким официальным?

С верхнего этажа по лестнице до меня донесся голос мадам де Тревиль:

— Таня! Где ты там?

— Обычно она так не кричит. — Анри не смог удержаться от нервного смешка, и я улыбнулась, обрадовавшись тому, что атмосфера разрядилась.

— Сегодня у меня будет задание. В первый раз. Вот бы она поняла, что моих переживаний хватит на нас обеих. — Я надеялась рассмешить его этим замечанием, развеселить по-настоящему. Но вместо этого лицо Анри приняло обеспокоенное выражение.

— Будьте осторожны. Дворец прекрасен, но прекрасные вещи зачастую самые опасные.

— А вы уже бывали во дворце? — спросила я.

Он замялся, словно от неловкости.

— Да, Сансон посылал меня туда с поручением. Думаю, с эстетической точки зрения он безупречен, однако то, что там происходит… — Он покачал головой. — В общем, будьте осторожны, — повторил он.

Анри удалился, оставив меня гадать, что он имел в виду и почему был сам на себя не похож. Действительно ли он так волновался об успехе моей миссии? И то, что он сказал о дворце, — будто тот был живым существом, которое может схватить и проглотить меня целиком.

Это всего лишь здание. Груда камня и мрамора, ничего более.

— Ну? Как я выгляжу? — нерешительно спросила я.

Они молчали. Я потянулась рукой к лифу с декольте, однако все вдруг засуетились и зашикали.

— Не трогай вырез! — взвизгнула Портия.

Теа отвела мои руки от алой ткани, и во мне опять поднялся страх неудачи. Я снова была девушкой, которую вырядили в платье, словно куклу, вынужденную беспомощно наблюдать, как юноша уходит от нее прочь. Но потом они поставили меня перед зеркалом.

Сегодня я была совсем не похожа на ту Таню, которая отправилась на свой первый парижский бал в голубом платье. Сегодняшний наряд был другим, а может, и я сама была другой. Мне показалось, что вместо меня в зеркале отражается какая-то незнакомая девушка.

Она была ослепительна. Блистательна. Ключицы тонули в красном шелке, облегавшем изгибы ее фигуры. С мочек ушей, словно разноцветные капли, ниспадали драгоценные камни. Юбка, отраженная в зеркале, напоминала всполох огня. Она была гладиатором и сиреной в одном лице, как и говорила мадам де Тревиль. Она была мушкетеркой.

— Думаю, нет поводов опасаться, что твой объект не заинтересуется. Он от тебя глаз не сможет оторвать. Хотя, — добавила Портия, постукивая пальцем по нижней губе, — если он обслюнявит тебе платье, мадам де Тревиль убьет его собственноручно. На шелке все видно. Слюни на лифе платья — это никуда не годится.

Мое лицо покраснело так, что сделалось одного цвета с платьем. Вот и Таня вернулась. Хорошо, у меня будет хоть что-то знакомое.

Дворец был похож на сказку, необычайно прекрасную и пугающую одновременно. Мраморные арки и колонны, простиравшиеся насколько хватало глаз, вели во внутренний двор — пространство, куда могли попасть только избранные из избранных. Мы лавировали, стараясь не приближаться к лошадям, чтобы не испачкать туфли и подолы платьев, и кивали многочисленным стражникам и слугам, встречавшим гостей у входа.

Бальный зал — один из многих — выходил на портик, и через стеклянные двери можно было наблюдать начинающееся празднество. Количество гостей было ошеломляющим. Их волосы, платья, жакеты, свет, играющий на драгоценностях. Смех, смешивающийся со звоном бокалов. Все было как на моем первом балу, но будто в десять раз масштабнее, в десять раз экстравагантнее. А учитывая количество вооруженной охраны — и в десять раз смертоноснее. Даже гости казались более резкими, пронзительными: яркие губы напоминали открытые раны, их запястья и шеи были стиснуты золотыми и серебряными украшениями. В воздухе витали пары́ духов и алкоголя.

Когда церемониймейстер прочистил горло, в зале все притихли.

— Его королевское величество Людовик XIV де Бурбон, милостью Божьей король Франции и Наварры.

Теа хотела было привстать на цыпочки, однако мадам де Тревиль дернула ее за рукав. Все взгляды были прикованы к королю. Никто не обратил внимания, когда объявляли остальных членов королевской семьи. Людовик XIV был меньше чем на год старше меня… как, должно быть, трудно такому юному мальчику выдерживать все это великолепие, весь этот пафос. Однако, даже если сменить его пышный наряд на крестьянскую одежду, никто не принял бы его за простолюдина — слишком изящное телосложение, слишком пышные темные кудри, спускающиеся ниже плеч.

Этого мальчика мы поклялись защищать, не жалея жизни. Его лицо казалось бледным от избытка пудры и недостатка солнечного света. Когда он в последний раз выходил из дворца? Видел парижские улицы? Посещал Двор чудес? Я сжала кулаки. Его жизнь была в опасности. Кто станет разгуливать по городу, проверять условия труда простого люда или чистоту вод Сены, когда за ним по пятам