на первое место. Именно она всегда оказывается главнее семьи. Мона выглядит великолепно: прекрасные рыжие волосы, падающие на плечи, обтягивающее зеленое платье. Даже родив двоих детей, она тоненькая, как девочка. Не знаю, как бы я повел себя, стань она толстой. Как часто женщины, познав радость материнства, тотчас забывают о своей фигуре. Все, кроме ребенка, теряет для них смысл, даже желания мужа. Разве это не эгоизм с их стороны?

Едва я подумал об этом, как слышу МИШАЭЛЯ. Он шепчет мне на ухо:

– А ты уже пробовал поставить себя на место женщины? Мало того что на протяжении девяти месяцев ей нужно носить ребенка, отчаянно наблюдая, как меняется ее тело, так она еще и волнуется о том, что, возможно, больше никогда не вернется в свою девичью форму. Постоянно сомневается, сумеет ли она сделать все необходимое для новорожденного малыша… Зная все это, ты считаешь, что первое, о чем должна подумать мама, – это желания ее мужа? Если бы ты был женщиной и замужем за таким мужчиной, как ты, тебе бы не казалось, что требования твоего мужа эгоистичны?

Где же он? Не вижу. Однако я слышу его. Он не только знает все обо мне, но умеет становиться невидимым для моих глаз. Еще одна его особенность, к которой мне нужно привыкнуть. Вот что он точно умеет делать хорошо – так это ставить меня на место.

Оставив тысяча и одно наставление няне, мы с Моной наконец выходим из дома. Мне кажется, что моя жена переусердствовала с наставлениями, ведь няня, которую мы наняли, совсем не кажется новичком в этом деле. Ах, как же мне не терпится! Не могу не думать о том, какого мнения МИШАЭЛЬ. Конечно, мне неприятно признавать очевидное, но я вынужден согласиться: да, я думаю только о себе.

Мы едем к отелю. Мона не может сдержать восторг, она очень рада перспективе провести вечер вдвоем. И все же она не сдерживается и произносит:

– Надеюсь, дома все будет нормально, без проблем…

Я мгновенно выхожу из себя и, не дав ей закончить, едва ли не кричу:

– Да перестань же ты тревожиться! Это уже слишком! Ты и так столько советов надавала женщине, которая годами только тем и занимается, что присматривает за детьми! Еще немного, и ты бы назвала ее дилетанткой! Окажись я на ее месте, я бы обиделся и не задержался бы ни на секунду! Слава Богу за ее терпеливость. Если бы не ее терпение, она бы не стала слушать этот дурацкий перечень твоих советов.

С грехом пополам Мона пытается оправдаться и что-то мне объяснить, но я ее уже не слышу: мне нужно во что бы то ни стало, чтобы она приняла мою точку зрения.

Это еще одна ситуация, в которой мои самые добрые намерения завернуты в неподходящие и неразумные поступки. Чего я хочу? Развеять сомнения Моны, не понимая, что критика в таком деле – не помощник. К счастью, тогда я не мог прочитать ее мысли: ей наверняка было что сказать. Она замолкает (а что говорить: она знает, что спорить со мной бесполезно), но в душе обзывает меня последними словами. Теперь я понимаю, как она всегда умела избегать ссор. Она просто говорила: «Да, конечно, ты совершенно прав». Ох и радовался же я, что она признавала мою точку зрения верной! Ну и глупым же я был! Я же даже не замечал, что сказанное ею совершенно не соответствует тому, что она по-настоящему думает и чувствует. Я даже не пытался понять, почему Мона прекращает после этого разговор. Выходит, я вижу и слышу только то, что меня устраивает.

И снова МИШАЭЛЬ остается невидимым, но я чувствую его присутствие. Он шепчет мне на ухо: «Видишь, когда твое эго стремится к признанию правоты любой ценой, это приводит лишь к ссорам и конфликтам».

А вот еще одна интересная ситуация. С момента предыдущего эпизода прошло около десяти лет.

Я возвращаюсь из двухнедельной командировки. Я озабочен: мои переговоры не привели к ожидаемому результату, и я даже рискую потерять огромную сумму денег. Не желая беспокоить Мону своими неприятностями, я провожу несколько часов на телефоне и факсе, пытаясь исправить ошибку одного из моих партнеров. Мне и в голову не приходит поинтересоваться, что Мона и дети думают о моем поведении; мне совершенно не до того, планировала ли Мона что-то в связи с моим возвращением. Детям уже одиннадцать и четырнадцать, и я убежден, что у каждого из них есть чем заняться. Как бы там ни было, еще несколько часов со мной или без меня – какое значение это имеет для их жизни? Что до Моны, она почему-то говорит со мной сквозь зубы и, как обычно, намекает, что я слишком много работаю. Но Моной я займусь чуть позже, когда мы окажемся наедине в нашей спальне.

В постели я оказываюсь только около полуночи. Мона читает. Я обнимаю ее и прошу прощения за то, что был вынужден заняться срочными и непредвиденными делами. Я уверяю ее, что на самом деле собирался, как только приеду, пообщаться с ней и детьми. А еще добавляю, что очень по ней скучал и что мне не терпится заняться с ней любовью. Обычно такой подход всегда имел успех. Обычно, но не сегодня. Сегодня она не отвечает на мои заигрывания, остается холодной к моим поцелуям. Она заявляет, что уже поздно, что она устала, что у нее был тяжелый день и она уже хочет спать. Я, конечно, настаиваю. Не могу поверить, что после двух недель моего отсутствия она совершенно меня не хочет. В конце концов она сдается, а я доволен, что смог добиться своего.

Ох, как же я был бы удивлен, если бы только мог читать ее мысли и ее чувства в ту минуту! Теперь вот что я отчетливо слышу: «Невероятно, не могу поверить! Его эгоизм растет с каждым днем. За все эти годы, что мы с ним вместе, он так и не понял, что желание в женщине невозможно вызвать по команде, что физическая близость для меня не главное. Мне нужна эмоциональная близость, гармоничные отношения, чувства, подготовка. Мне нужно знать, что он любит меня. Но с момента его возвращения он даже не посмотрел в мою сторону. Весь ужин молчал, да и не доужинал толком – убежал, как только зазвонил телефон, который и так не умолкал сегодня