Шрифт:
Закладка:
Совсем как жизнь одного молодого бродяги, однажды оказавшегося в том месте, в то время.
— Почему ты плачешь?
Белые долины. Серая мгла. Снегопад ужасно сильный. Его часть, что лежит на земле, с хрустом продавливается под тяжестью обуви. Холод одновременно и пробирающий, и привычный.
— Потому что я остался совсем один.
Маленький енот сидит у почерневшего из-за огня дерева. Ещё несколько мгновений ранее оно служило ему домом, в котором, помимо него, жили его сородичи. Отец, мать, братья, сёстры — все погибли от рук охотников. Те явно пришли на дичь поохотиться веселья ради и никого не пощадили. Чуть поодаль лежала умирающая лань, тлела подстреленная птица и захлёбывался кровью синерогий лось.
Хог пришёл сюда только что. Возвращался с Лысой Горы в Аркаим, в рюкзаке неся найденные трофеи. Он устал, был немного потрёпан и ужасно голоден. Ему тогда было девятнадцать лет. Совсем ещё молодой паренёк.
В этом мире я абсолютно один. Никто меня не ждёт. Живу без надежды на будущее, покуда не знаю своего прошлого. Кто же я в мире сём: изгой, отшельник или одиночка? Может, просто ошибка? Случайный персонаж, оказавшийся в рамках сюжета другой книги? Я не знаю. Не понимаю. Очень часто ловлю себя на мысли, что живу, скорее, потому, что так просто надо. Это — жизненная необходимость для работоспособности механизма, который непонятно, зачем здесь нужен. Я — как этот снег: падаю с небес на землю — чтобы однажды растаять. Наверное, так выглядит цикл жизни и смерти.
Мы рождаемся, чтобы умирать.
Мы умираем, чтобы возрождаться.
Хогу стало искренне жаль плачущего младенца. В нём внезапно себя нынешнего он увидел: одинокого, никому не нужного, брошенного на произвол судьбы. Участь, доставшаяся ему не то в наследство от кого-то, не то как результат чьей-то чёрной шутки — она страшная. Это ужасно, ужасно больно — когда тебе попросту некуда податься. Но самое печальное, что проблема как раз-таки не в самом мире заключается. Проблема — это он, человек, существующий просто потому что.
Хог сполна отведал горечи холодного одиночества — и потому не хотел, чтобы кто-то другой прошёл через подобное.
— Я тоже один, — с печальной улыбкой промолвил он. — Это больно, да?
— Очень, гх…! Очень больно! — плакал маленький зверь. — Я… я не знаю, что мне делать.
— …А ты… пойдёшь со мной…?
В тот день Хог обрёл смысл, ради которого, можно сказать, зажил заново: у него появился тот, кто ждал его в этом мире. Наличие маленького милого зверька сделало пустой мёртвый дом живым, уютным, тёплым. Хог назвал своего первого в жизни друга Пряником, вырастил его, выкормил и всегда с собой брал. Победа одного стала победой двух. В паре с почти идентичным себе персонажем Хог вдруг осознал, что теперь он действительно живёт, а не просто существует.
Хог поморщился. Глаза вдруг защипало от нахлынувших воспоминаний, но парень быстро смахнул возникшие слёзы большим пальцем и вздохнул. Неожиданно, однако, рефлексии он подался. А всё из-за отсутствия Пряника, без которого Хог уже и не представлял свою жизнь. Будь он тут, ребята уже давно бы кушали мясо и обсуждали всё, что в голову приходило. Устроили бег с препятствиями по городу, похулиганили немного, завалились на целый день спать.
Без Пряника жизнь Хога превращалась в существование.
Вздохнув ещё раз, Лимит поднялся со скамьи и отправился в сторону города.
Хог не прикипел к команде. Он не считает себя её частью, а уж тем более семьёй. Для него она — работа, где можно перекинуться парой фраз с коллегами и пойти по свои дела. И неясно, что конкретно не даёт Лимиту влиться в неё целиком и полностью: его лимитийское происхождение или привычное одиночество? А может, и то, и то разом? Кто его знает. Элли считает себя родителем, опекающим сразу пятерых деток — но совсем не понимает, что Хогу такая мнимая забота и даром не нужна. Он видит картину милой идиллии и лампового уюта — и уходит от неё, как от прокажённой.
Для него семья — только Пряник.
Только тот, кто действительно способен его понять.
Хог поднял глаза — и вдруг заметил Орфея. Да, мальчуган говорил, что у него есть какие-то дела в городе, потому сразу же покинул группу, как только Элли и Пряник отплыли от Златогора. Внимание потомка Лимитеры также привлёк странный предмет округлой формы, что замотан был в ткань. Его Якер держал в руках. Орфей, однако, Хога не замечал. Просто стоял на тротуаре, явно кого-то ожидая. Стоял и страшно нервничал, что для образа спокойного парня было новым. Во всяком случае, таким Якера Лимит прежде не видел.
Из-за поворота вдруг показалась чёрно-синяя машина. Не современная, классическая, образа эдак пятидесятых-шестидесятых. Она остановилась подле Орфея, тот что-то сказал (видно, отвечал на вопрос), затем погрузился в неё, и транспорт сорвался с места, уносясь куда-то за пределы города.
Хог насторожился. Казалось бы, плюнь на всё и иди дальше — да не тут-то было. Возникшая в душе тревога на пару с неприятной в голове мыслью не позволили парню равнодушно отнестись к увиденному. Произошедшее отдавало эхом дешёвого клише: машина с неизвестным водителем подбирает главного героя (или одного из ключевых персонажей), а после увозит в места столь отдалённые, где нет ни единой души.
Туда, где их никто не увидит, не услышит.
— Что-то тут не то, — нахмурился Хог. Он побежал за машиной.
***
Что Хог знает об Орфее? Да ничего. Златовласый мальчишка никогда не посвящал его в своё прошлое, своё резюме подчёркивая краткими описаниями: родился в Лимитерии, потомок Акварики, бла-бла. Как он пришёл в «Луч», чем жил после эмиграции в Росскею — неизвестно. Лимит не интересовался его биографией, не спрашивал ничего о нём у других из команды, ибо хоть и терзался любопытством, не настолько, дабы голову себе забивать.
Но сейчас Хог заинтересовался не на шутку. Машина ожидаемо покинула город и свернула на лесную тропу, всё сильнее отдаляясь от цивилизации. Лимит начинал изнывать от наваливающихся на его бедную голову вопросов. Он следовал аккуратно за транспортом, в уме прокручивая множество разных вариантов. Какие
