Крестная подчас по нескольку месяцев не получала за меня причитающуюся мне зарплату, а потом являлась к хозяйке в неурочный день и требовала денег, то умоляя ее о милости, то даже переходя на угрозы. Вы тут над моей девочкой просто издеваетесь, говорила она, голодом ее морите, посмотрите, она же совсем не выросла, худенькая, в чем только душа держится, а еще злые языки говорят, будто хозяин любит полапать ее, и это мне совсем не по душе, знаете, как это называется? Растление малолетних, ни больше ни меньше. Когда крестная появлялась на пороге нашего дома, я тотчас же пряталась от нее в гробу Эльвиры; хозяйка же, проявляя чудеса упорства, упрямо отказывалась повысить мне зарплату и в один прекрасный день сообщила крестной, что если та в следующий раз опять начнет приставать к ней с дурацкими просьбами или тем более поднимет скандал, то она, хозяйка, вызовет полицию. Ничего-ничего, они тебя уже хорошо знают, долго церемониться с тобой не будут, скажи спасибо, что я вообще взяла на содержание твою девчонку; если бы не я, ее бы уже на этом свете не было, умерла бы, как твой уродец двухголовый. Все это становилось просто невыносимым, и в конце концов хозяйка, потеряв терпение, уволила меня и выставила из дому.

Прощаться с Эльвирой мне было очень тяжело. Больше трех лет мы были вместе, она дарила мне свою нежность, а я рассказывала ей свои невероятные истории и сказки. Мы помогали друг другу, прикрывали одна другую в трудную минуту и вместе радовались всему хорошему, что было в нашей жизни. Мы спали в одной кровати, играли в бдения у гроба, и, как оказалось, за эти годы между нами установилась крепкая, практически неразрывная связь. Мы с Эльвирой знали, что не одиноки в этом мире и всегда готовы прийти на помощь друг другу, чтобы хоть немного облегчить тяжкую долю служанки, выпавшую нам обеим. Эльвира не смирилась с неизбежностью расстаться навсегда и старалась встречаться со мной как можно чаще. В первое время она находила меня везде, где бы я ни оказалась. Как ей это удавалось, осталось для меня загадкой. Она появлялась на пороге очередного дома, где я работала, как добрая заботливая бабушка; у нее с собой всегда была баночка мякоти гуайявы с сахаром или несколько купленных на рынке леденцов. Мы садились за стол лицом к лицу и подолгу смотрели друг на друга, пытаясь вложить не в слова, а во взгляд переполнявшую наши сердца нежность. Перед тем как уйти, Эльвира всегда просила меня рассказать ей какую-нибудь сказку, причем такую, чтобы та продолжалась сама собой и чтобы ей хватило этой сказки до нашей следующей встречи. Некоторое время мы продолжали видеться достаточно регулярно, но затем по прихоти слепой и безжалостной судьбы потеряли друг друга из виду.

В моей жизни начался период скитаний из одного дома в другой. Крестная то и дело меняла место моей работы, требуя каждый раз все более высокой оплаты за мои труды. Большого наплыва желающих высоко оценить мои услуги не наблюдалось: это было вполне объяснимо, учитывая, что в те годы многие девочки моего возраста работали вообще без зарплаты, только за еду. В какой-то момент я сбилась со счету и сейчас вряд ли могу вспомнить все дома, где мне довелось жить и работать; в памяти сохранилось только то, что забыть оказалось совсем уж невозможно, – например, дом, хозяйка которого увлекалась так называемым фарфором холодного изготовления: это не то ремесло, не то искусство сыграло в моей жизни свою роль, когда много лет спустя послужило поводом, чтобы пуститься в одно невероятное приключение.

Этой хозяйкой была женщина родом из Югославии, не слишком хорошо говорившая по-испански и готовившая какие-то странные, непривычные для меня блюда. В свое время она открыла формулу Универсального Материала – так скромно она называла смесь намоченной в воде газетной бумаги, обыкновенной муки и цемента, используемого для зубных пломб; хорошенько перемешав все ингредиенты, она получала неприглядную серую массу, главным свойством которой была податливость во влажном состоянии и каменная твердость после высыхания. С помощью этого материала хозяйка действительно могла имитировать практически любую фактуру, за исключением прозрачного стекла и стекловидной поверхности глаза. Эту смесь она подолгу месила, затем заворачивала в мокрую тряпку и убирала в холодильник, доставая оттуда любимый материал по мере необходимости. Мокрое тесто можно было мять, как глину, придавая ему нужную форму, а можно было раскатать скалкой до толщины шелковой ткани; материал-полуфабрикат можно было резать, придавать его поверхности разную текстуру и растягивать во все стороны. После высыхания и затвердения полученный предмет покрывался лаком, а затем его можно было раскрашивать подо что угодно: дерево, металл, ткань, фруктовую мякоть, мрамор, человеческую кожу – в общем, имитировать все. Дом этой югославской иммигрантки представлял собой настоящую выставку возможностей применения такого замечательного материала: в прихожей стояла ширма из якобы самого настоящего индийского черного дерева; по углам гостиной располагались четыре мушкетера в бархатных камзолах, кружевных воротниках и с обнаженными шпагами; украшенный индийским орнаментом слон служил столиком для телефона, а фрагмент римского фриза возвышался в изголовье хозяйской кровати. Одна из комнат была превращена в гробницу фараона: на дверях рельефы на погребальные сюжеты, светильники представляли собой фигуры черных пантер с лампочками в глазах, стол имитировал отполированный до блеска саркофаг, инкрустированный фальшивым лазуритом, ну а пепельницы, разумеется, были сделаны в форме невозмутимых сфинксов с углублением в одном боку, куда, собственно, и полагалось стряхивать пепел и складывать окурки. Я бродила по этому музею и больше всего боялась, что какая-нибудь из штуковин развалится прямо под метелкой для смахивания пыли. Мне почему-то казалось, что остальные предметы, вылепленные из Универсального Материала, непременно отомстят мне за разрушение кого-либо из им подобных: я всерьез боялась, что мне в спину в один прекрасный день вонзится либо шпага мушкетера, либо бивень слона, либо клыки и когти пантеры. Этот дом стал местом, где проснулось мое восхищение и преклонение перед культурой Древнего Египта и одновременно возник страх перед самым обыкновенным тестом. Югославка сумела заронить мне в душу недоверие ко всем неодушевленным предметам: с того времени мне мало видеть какую-нибудь вещь, я обязательно должна подойти и прикоснуться к ней, чтобы понять, настоящий ли это предмет или же подделка из Универсального Материала. За месяцы, что я проработала в том доме, я вполне освоила искусство