Просто больше не выходило скрывать. Для этого нужны силы, а их – больше нет.

Маша уточнила тихо и осторожно:

– С родителями?

Теперь Лиза замотала головой.

Подруга украдкой вздохнула облегчённо, и продолжила, внимательно заглядывая в лицо:

– Ты случаем не беременная? А то какая-то сама не своя вот уже несколько дней. Токсикоз там и всё такое.

Лиза разлепила губы, прошептала чуть слышно:

– Нет.

– Тогда… – Маша задумалась. – С Аликом что-то? Он тебя бросил?

Бросил, да, бросил! Лиза не выдержала – долго скрываемая правда наконец хлынула наружу:

– Не он. Не было у нас с Аликом ничего. Вообще ничего. Просто вид делали. Потому что случайно совпало. Они в нашем подъезде квартиру сняли. Он увидел меня и предложил… его девушку изобразить. Чтобы остальные его не доставали. И я согласилась. Соображала плохо, растерялась и согласилась. И пообещала никому не говорить. Вообще никому. Потому и тебе ничего не сказала. Маш, прости. Я знаю, что это по-свински. Я тебе врала, постоянно врала. Я…

– Трофимова, стоп! – резко потребовала Маша. – Хватит! Успокойся уже. – Помолчала, наверное, с полминуты и призналась: – Знаешь, в любом другом случае я бы обиделась, очень обиделась. Но ты и так пришибленная, и если ещё и я тебя кину… И вообще, я сейчас что-то плохо соображаю. Из-за всего вот этого. Поэтому как-то не до обиды. – Она поджала губы, громко выдохнула, видимо, сомневаясь, говорить ли, но всё-тки уточнила: – Так тебя бросили? Но не Алик. А кто?

Лиза молчала – не могла выговорить. И подруга по её замешательству, по выражению отчаяния на лице, кажется, всё поняла и сама предположила:

– Крайнов?

Лиза сглотнула, судорожно втянула воздух и кивнула. Маша качнула головой, заявила:

– Да в принципе я давно заметила, как он на тебя смотрит. Но думала, раз ты с Аликом, он скрывает. А вы, значит… – Она сосредоточенно свела брови, недоумённо хмыкнула: – Подожди. Я ж его недавно с какой-то девицей видела… с младшего курса. Они теперь и утром вместе приезжают, и после занятий уезжают. Как вы обычно с Аликом. – И опять качнула головой, плюхнулась на соседний стул. – Лиз, я ничего не понимаю.

Слова по-прежнему вырывались сами. Наверное, их скопилось слишком много, и они не просто не умещались, а терзали, кололи, жгли, и даже через боль хотелось от них освободиться.

– Обалдеть! – выслушав, воскликнула подруга, неуверенно посмотрела на Лизу. – Думаешь, он всё-таки сам к ней переметнулся? Как Алик говорил.

– Я не знаю, – тихонько выдохнула Лиза. – Уже ничего не знаю. Но я же сама видела…

– Так, Трофимова, всё! – твёрдо заключила Маша. – Встряхнись! В любом случае, подыхать – не вариант. Поняла? И ты чем вообще эти дни занималась? Если не в универе. Сидела дома и страдала? – Добавила с лёгким упрёком: – Чего ты раньше-то мне не сказала, героиню из себя строила?

– Я же тебе врала. Всё время, – напомнила Лиза.

– Ой, да ладно, – отмахнулась подруга. – Меньше знаешь, крепче спишь. Да и проболтаться меньше шансов, а во мне не всегда же держится. Сначала ляпну, а доходит потом. А сейчас, – она решительно поднялась, – закидываем сумки домой и идём гулять.

Лиза посмотрела снизу-вверх.

– Маш, не хочу ничего.

– А мы ничего и не будем, – невозмутимо заверила та. – Просто погуляем. В кафе посидим. Или в баре. Коктейльчиков выпьем. Всё, Лизочка, возражения не принимаются. Поднимайся и пойдём.

Ну, может, и правильно. В любом случае, гораздо лучше, чем сидеть и бесконечно перебирать в мыслях объяснения того, что видела. Всё равно же никто не подтвердит: ошибается она или права? А значит – бессмысленно – не определишься, не успокоишься, и легче не станет. И даже плакать больше не получалось.

Сначала они действительно просто гуляли, неторопливо брели по улицам, по давно проложенным знакомым маршрутам. Наверное, у каждого такие есть, и сколько бы ни ходил по ним, никогда не надоедает, потому что всегда точно уверен, куда идёшь, где окажешься, к чему выйдешь. Но не менее важно – с кем.

Маша заговаривала на всякие отвлечённые темы: про учёбу, про родственников, иногда даже вспоминала про школу, но какого-то существенного отклика от Лизы не требовала. А та и сама начала втягиваться, отвечала, вставляла фразы.

В какой-то момент Маша остановилась, зябко поёжилась, призналась:

– Что-то я совсем задубела. Может, завалимся куда-нибудь, выпьем чего погорячее? – Лиза не возражала, и подруга огляделась по сторонам, определяя точно, где они находятся и что подходящее может находиться поблизости. – Здесь вроде где-то недалеко приличный бар есть. Кто-то говорил.

Бар обнаружился в конце квартала, на первом этаже дома явно не современной постройки. На грифельной доске перед входом мелом была нарисованная чашка с поднимающимися от неё завитушками пара, кружочки апельсина или лимона, россыпь ягод и надпись замысловатым, но легко читаемым шрифтом «Горячий пунш, сидр, глинтвейн».

– То, что надо! – радостно заключила Маша. – Хочу горячий глинтвейн. Очень горячий. – Вопросительно посмотрела на Лизу: – Зайдём?

– Давай, – откликнулась та.

Она тоже замёрзла, но согласилась бы и на обычный чай, и на кофе, хотя слова «горячий пунш» и «сидр» действительно выглядели привлекательно.