Отдельную жилплощадь Наденька ему всё-таки выделила, рядом со своей, видимо, чтобы ей в любой момент было удобно его высвистать, и Никита добрался до неё даже не одеваясь.

Да какая разница, когда чувствуешь себя дешёвой шлюхой? Или нет, наоборот, дорогой, раз на него вечно богатые тёлки западают. А если это могло ранить нежную психику других обитателей дома, так это их проблемы. Тем более, вряд ли. Наверняка, здесь и к чему-то более трешовому привыкли, помимо чрезмерной озабоченности юной хозяйки.

В комнате он рухнул на кровать, по-прежнему стараясь не думать, отгоняя назойливо лезущие мысли и эмоции, и – надо же – получилось быстро вырубиться. Хотя ведь прошлую ночь он почти не спал, слишком переживал за Лизу. Лежал рядом, обнимал, но заснуть не получалось, словно боялся: стоит отвлечься, выпустить её из виду, и опять что-то случится.

Она, кстати, звонила. Но не мог же он ответить под пристальным взглядом Наденьки. А если честно, он бы вообще больше никогда ей не отвечал. Как?! Поэтому и сейчас, разбуженный телефонной трелью, сидел на кровати, сжимал мобильник в ладони и тупо пялился на высветившееся на экране имя.

Но ведь если он действительно больше не ответит, Лиза просто так не успокоится, начнёт ещё обзванивать больницы и морги. Или выбьет из Алика адрес его родителей и отправится к ним в надежде хоть что-то выяснить, и тогда они начнут сходить с ума уже все вместе.

Никита мазнул по экрану, поднёс телефон к уху. Но слышать её недосягаемый голос оказалось настолько невыносимо, что он, не дав ей сказать ни слова, бросил пару стандартных фраз и торопливо прервал соединение. И вообще выключил мобильник к чёрту, отшвырнул его в сторону, откинулся на спину, опять растянулся на кровати.

Хотя, понятно, что когда-нибудь придётся объяснить происходящее. Ради её же безопасности.

В дверь постучали. Никита удивился, раздражённо поморщился, но всё-таки произнёс достаточно громко:

– Входите.

Вряд ли это Наденька. Стала бы она стучать, как же? Возможно, кто-то из прислуги. И его догадка оказалось правильной.

Дверь приоткрылась, в проёме нарисовалась девушка в униформе горничной. Короткое тёмное облегающее платьице, белый передник, волосы гладко зачёсаны, собраны в аккуратный тугой пучок, забранный в кружевную сеточку. Да что за бред?

– Надежда Игоревна просила передать, что ужин будет в семь.

«Надежда Игоревна»? Охренеть.

– И что?

– Вы же будете ужинать?

Цирк продолжается? Просто трахаться мало, надо ещё, как дрессированную обезьянку, вывести его на публику, продемонстрировать, какой он умный и послушный.

– И много там народу будет? На ужине, – уточнил он мрачно.

– Только Надежда Игоревна и вы, – вежливо доложила горничная. – Возможно, Игорь Дмитриевич тоже.

Ещё одна дрессированная обезьянка. Не Болотин, а вот эта вот – с гладко зачёсанными волосами и в белом передничке. Ей не стрёмно обращаться к нему на «вы», называть зарвавшуюся малолетку по имени-отчеству? Ну, сколько ей самой? Наверняка где-то около тридцати. И, кстати, ничего такая.

Никита смерил девушку оценивающим взглядом. Он же Наденьке клятву верности не давал. И какая ему теперь разница – с кем, когда, сколько. А главное, идти никуда не надо, он и так в кровати. Наверное, можно даже не вставать, просто подозвать её к себе.

Она хоть и старалась казаться бесстрастной, якобы всё это не её дело, но тоже пялилась на него с любопытством. И наверняка она тут не только по дому хлопотала, но и хозяин время от времени её пользовал. Или кто-нибудь другой. Например, тот водила. Но может, и нет.

Если сам такой, зачем переводить это и на других?

– Я приду.

По-честному, жрать и правда хотелось. Да и от голода всё равно быстро не сдохнуть.

– Тогда я зайду без пяти семь, покажу вам куда идти, – тут же деловито прощебетала горничная.

У неё там запрограммированная запись что ли? Вместо собственных мыслей.

– Не надо. Сам соображу.

Ровно к семи Никита, конечно, не потащился. Детский сад, но вот вообще не парит – дно-то всё равно пробито. Оделся, как обычно, в футболку и свободные спортивные брюки. Никаких же указаний по поводу дресс-кода не было, и готовый смокинг в качестве намёка ему не предоставили. Ввалился в столовую и даже вежливо кивнул уже присутствующим – Надежде Игоревне и Игорю Дмитриевичу.

– Здрасьте. – Плюхнулся на свободный стул.

Болотин на его появление почти не отреагировал, только бросил снисходительно-равнодушный взгляд – указал место. Точнее, статус «Ты тут никто», просто каприз любимой доченьки. Захотела она щеночка, подобрала, притащила – да ну и ладно, «чем бы дитя не тешилось».

С кухни принесли какое-то блюдо, уже разложенное по тарелкам. Одну поставили перед Никитой.

Вот тебе мисочка, пёсик. Жри.

Ночевать в одной постели с Наденькой он не собирался, опять устроился в своей персональной «конурке». Но Наденька сама притащилась – вроде бы под утро – забралась к нему под одеяло и тут же потянула лапки. Никита сквозь сон ощутил, как чужие пальцы нежно прикоснулись к груди, двинулись вниз, по животу, норовя забраться в трусы, и, так и не очнувшись до конца, раздражённо процедил:

– Отвали. Я спать хочу.

И сам отстранился, легко скользнув по слишком гладкой простыни, согнул ногу, упёрся стопою в мягкое горячее девичье бедро, потом резко распрямил колено.

Кажется, перестарался. Наденька не просто отодвинулась в сторону, а навернулась с кровати. Да и хрен с ней. Никита перекатился на другой бок, вжался щекой в подушку и сразу почти провалился в сон, но опять почувствовал чужие пальцы. Только теперь у себя в волосах. Те не просто взъерошили их, а вцепились, потянули с силой, вынуждая слегка запрокинуть голову. Наденька наклонилась к самому уху, прошипела:

– Сейчас я тебя прощаю. Но больше так не делай, а то пожалеешь. И не только ты.

Тварь. Но хорошо, что потом сразу убралась, поняла, сейчас у него тормоза не сработают, даже несмотря на угрозы. А он её реально мог прибить. Даже бы не задумался. Так она про Лизу никому не расскажет, а на себя ему начхать.